Андраш Беркеши - Последний порог

Моника закурила, улыбнулась и спросила:

— Интересно, чем вы занимаетесь на своей кинофабрике? Уверена в том, что сценарии вы не пишете. — И, не дожидаясь объяснения, продолжала: — Герой романа Виктор — это Радович, Эгерке — моя подруга, а Герти — это я сама. Знаете, во всей этой чепухе, написанной Эгерке, все правда.

— Это письмо писала Мишель?

— Эгерке, а для легализации, так сказать, подписалась именем Мишель. Откровенно говоря, я ее ненавижу за то, что она таится от меня. Все это она написала только потому, чтобы я позаботилась о ее матери. А взамен она обещает мне поберечь Милана.

— Понятно, — вымолвил Вебер, — Умное, очень даже умное решение. И когда вы ей ответили?

— Еще находясь в полиции... Написала только то, что я получила ее письмо. Само собой разумеется, что полиции я не стала объяснять его скрытого смысла.

— А почему вы доверились мне?

— Потому что идиотка. Кому-то мне нужно было сказать об этом. Если же вы шпик, то мне здорово не повезло. Но в этом случае вы последний мерзавец. Хотя... Что я говорю?! — Она задумалась, вперив взгляд в потолок: — Хотя все это я спокойно могла бы рассказать и в гестапо. Элизабет Майснер...

— Эгерке?..

— Да, это она. Короче говоря, мать Лизы находится в заключении. А о бегстве Милана мне ничего не известно. Разве только то, что, судя по содержанию письма, оба они в Париже, но и это не совсем точно. Они уехали в Испанию. Об организации я ничего не знаю. Признаться же я могу только в том, что была любовницей Милана Радовича, но больше сказать мне нечего. — Повернувшись лицом к окну, она застыла точно мраморная статуя. — В конце концов, жизнь не такая уж интересная штука, — проговорила она, повернувшись к Веберу. — Скажите, мой господин, мой отец не обещал вам, что я пересплю с вами за все эти бумаги? Если быть вполне откровенной, то у меня нет особого желания заниматься этим делом. — Сказано это было так, что Вебер поверил: девушке действительно все это до чертиков надоело и она полностью или почти полностью потеряла интерес к жизни.

— Ваш отец, мадемуазель, сказал только то, что вы человек с особыми принципами, а это достойно уважения. Правда, большая глупость с вашей стороны, что вы так опустились. Вы же еще так молоды.

— Прекратите меня воспитывать. Я в этом нисколько не нуждаюсь... Если я при активной помощи родной матери уже в четырнадцать лет стала проституткой, то к двадцати годам я уже должна была состариться. Желаете чашку чая, мой господин?

— Будьте добры, — сказал Вебер, пропуская девушку вперед и беря ее за руку. — Моника, на следующей неделе я буду в Париже и, если хотите, охотно разыщу вашу подругу. Могу передать ей от вас письмецо.

— Возьмите меня с собой.

— Если это будет возможно. — Отпустив руку девушки, он долго смотрел ей вслед...

— Итак, Радович в Париже, — проговорил Эккер. — Вполне допустимо. Это была ловкая, хитрая работа, дорогой Феликс. Хотите поехать с малышкой в Париж?

— Еще как!

Эккер снова заходил по комнате.

— Ну, к этому мы еще вернемся, а пока вам необходимо выполнить несколько срочных заданий. Будет неплохо, сынок, если вы все себе запишете. — Вебер достал из кармана блокнот и терпеливо ждал. — Соберите материал о прошлом Гезы Берната. Нас особенно интересует, чем занимался этот бравый молодец в девятнадцатом году, во время господства Венгерской коммуны. Думаю, не будет никакого вреда, если мы несколько месяцев послушаем его телефонные разговоры. Возьмите под наблюдение и подполковника генерального штаба Вальтера фон Гуттена.

— А неприятностей потом не будет, господин профессор?

— Положитесь на меня, дорогой Феликс. Я за это отвечаю. Распорядитесь, чтобы наши венгерские друзья держали в поле зрения Чабу Хайду, однако делать это нужно осторожно, чтобы об этом не узнал генерал. Возможно, лучше всего, если они будут следить за Андреа Бернат. Вы пока поддерживайте связь с Моникой Фишер. Матушку Элизабет Майснер нужно освободить и по-умному допросить, поинтересовавшись друзьями ее дочери. В Париж же поехать нужно обязательно. Обещаю, что поедете именно вы, сынок, и не исключено, что вместе с девицей, но я этого пока еще не знаю.

Однако Моника не стала любовницей Вебера, а лишь его хорошим другом. Она познакомилась со студентом-медиком Эрнстом Хокером. С годами ее дружба с Вебером ослабла. Моника начала пить, почему-то стала недоверчивой, но связь с Хокером поддерживала. От него она впервые услышала об антифашистской группе «Белая роза».