Жан-Кристоф Руфин - Глобалия

Слово «фрезер» было одним из таких ископаемых, отшлифованных временем. Хрупкий остов, внутри которого обитало давно исчезнувшее существо, затвердел и превратился в нетленный тотем целого племени, утратив при этом первоначальный смысл.

Между тем друзья все шли и шли. По дороге им намного чаще стали попадаться деревни, которые они старались обходить стороной. Да и сами тропы тоже всегда огибали населенные пункты. Впрочем, хотя Фрезер с Байкалом изо всех сил старались держаться подальше от человеческих поселений, они то и дело кого-то встречали. Леса буквально кишели людьми, которые спали прямо под открытым небом. О близости города говорило то, что с природными материалами: ветками, древесными стволами, сваленными в кучу камнями — все чаще соседствовали предметы, имевшие куда более прямое отношение к человеческой цивилизации: доски, ржавые металлические пластины, автомобильные покрышки.

Однако и в этой местности население отнюдь не процветало. Повсюду виднелись все те же исхудавшие лица, истощенные тела, полуголые дети, слипшиеся волосы, сопливые носы. Удивительнее всего было разнообразие этнических типов, на которое Байкал обратил внимание еще в тот вечер, когда из Глобалии прислали гуманитарную помощь. Здесь можно было встретить людей с любым цветом кожи: от иссиня-черного до молочно-белого; с самым разным волосяным покровом: от блондинов без какой-либо растительности на теле до заросших брюнетов; с какими угодно чертами лица. В одном лагере могли преобладать раскосые глаза, в другом — пухлые губы и приплюснутые носы. А порой за поворотом путники вдруг ловили на себе взгляды множества голубых глаз, в которых словно отразилось северное небо.

Обычно Фрезер избегал всяких контактов. Он продолжал свой путь с боязливым выражением, которому научил и Байкала, и при встрече не обменивался с незнакомцами ни единым словечком. Но однажды он приметил лагерь какого-то дружественного племени и отправился на поклон к вождю с просьбой приютить их с Байкалом на одну ночь.

Этот вождь, или господин, выглядел таким же жалким и истощенным, как и остальные, но был окружен особым почетом. Его одеяние отличалось некоторой изысканностью, и он отлично смотрелся бы в каком-нибудь историко-развлекательном парке из тех, в какие Байкала водили в детстве. Особенно органично он выглядел бы в экспозиции на тему «Белые поселенцы на американском Западе». На нем был пиджак с четырьмя пуговицами, кожаный жилет и брюки с белыми гетрами. Весь его костюм, хотя и залатанный во многих местах, отличался удивительной чистотой, особенно заметной по сравнению с грязными лохмотьями остальных.

Весь вечер напролет господин проговорил с Фрезером. Каждый курил свою кукурузную трубку. Другие члены племени кружком сидели по-турецки на почтительном расстоянии от господина и его гостей, так что отблески костра едва освещали их лица. Синий табачный дым вился над головами, и время от времени кто-то из детей привставал на коленях, расширив ноздри и втягивая в себя сладковатый аромат.

Байкал почти ничего не понимал из разговора двух мужчин. Сначала Фрезер переводил все на правильный англобальный, а потом уже отвечал господину на креольском наречии. Присмотревшись, Байкал понял, что вождь не обязательно должен быть самым сильным мужчиной в племени. Многие из присутствующих, несомненно, могли оказаться куда лучшими воинами. Не был господин ни самым старым, ни, разумеется, самым богатым. Его власть зиждилась прежде всего на памяти. Фрезер объяснил, что господин — это хранитель священных предметов и обычаев, благодаря которому прошлое продолжает жить в настоящем. Именно он сохранял легендарное знание о мире, он один знал, какая роль в этом мире отводится его племени, какие оно пережило испытания, какие приметы сулят ему удачу. По более или менее понятным обрывкам фраз Байкал уяснил себе, что племя покинуло насиженные места пару недель назад, потому что у господина было видение, и теперь все эти люди направлялись в какие-то леса, где наконец смогут почувствовать себя в безопасности.

Фрезер захотел угостить гостеприимного хозяина растворимым коньяком из запасов, хранившихся у Байкала в рюкзаке. Постепенно собеседников охватило легкое опьянение. Байкал больше не пытался уловить смысл слов, а просто вслушивался в их звучание, наслаждаясь разнообразием форм и оттенков, словно это были диковинные вещицы. Отличие антизон чувствовалось и здесь. В Глобалии нейтральный, обедненный англобальный язык давно вытеснил все остальные наречия. А в антизонах, напротив, сосуществовало удивительное множество разнообразных языков. У каждого племени был свой язык, а то и несколько, и господин заботился о том, чтобы они не забылись. Уже поздно ночью, когда изрядно подвыпивший Фрезер утратил былое красноречие, а попросту говоря, окончательно осоловел, господин вовлек в беседу своих подданных. Байкал явственно услышал, что они говорили на двух разных языках. Фрезер, с которым юноша поделился своим наблюдением, успел пояснить, что в этом племени изъясняются на гуарани и на одном из вариантов курдского языка. А потом повалился и захрапел, и Байкал по его примеру тоже отправился спать.