Жан-Кристоф Руфин - Глобалия

— Дорогой Пол, — бросил Альтман, — многим из нас давно известно, какую страсть ты питаешь к старинным книгам и бумагам. В этом нет ничего необычного. У большинства из нас есть свои увлечения, которые помогают скрасить досуг. За этим столом собралось немало коллекционеров.

В своем вечном сером балахоне и старых очках, Уайз, которому Альтман только что бросил свое обвинение, всегда вызывал у остальных собравшихся некоторую неприязнь. В его присутствии они чувствовали себя неловко, так что обычно старались не смотреть в его сторону. Теперь же, когда им волей-неволей пришлось обратить свои взгляды на этого человека, участники собрания не скрывали своего отвращения.

— Возможно, не все из вас знают, — продолжил Альтман, — что наш друг Пол Уайз довольно давно основал некую читательскую ассоциацию с филиалами по всей Глобалии. Не так ли, Пол?

Уайз слабо улыбнулся и утвердительно кивнул.

— Эта ассоциация называется «Уолден», — объявил Альтман.

Собравшиеся встретили это известие зловещим молчанием.

— Вот почему, несмотря на все свои подозрения, Социальная безопасность ничего не могла сделать. Один из нас все время прикрывал эту ассоциацию. А по существующим правилам мы, и только мы одни, имеем право улаживать все дела между собой.

Все продолжали смотреть на Пола Уайза. Неприязнь переросла в открытое осуждение и злобу.

— Это правда? — с каменным лицом спросил Муниро.

— Да, — ответил Пол Уайз.

Тишина становилась все более и более угрожающей, и неподвижный воздух над блестящей поверхностью стола пронизали мощные заряды ненависти. Только сердобольная Пат Уилер, которая всегда особенно хорошо относилась к Уайзу, попыталась было возразить:

— Пол! — воскликнула она, — этого не может быть!

А потом добавила, обращаясь к остальным собравшимся, которые осуждающе посматривали на нее:

— Вы же сами прекрасно знаете, он не мог сделать такое.

Искренний порыв Пат Уилер не только не разрядил обстановку, но лишь усугубил и без того неловкую ситуацию. Пол Уайз бросил на нее полный благодарности взгляд, а потом повернулся к остальным.

— Спасибо, Пат, — медленно произнес он.

Было видно, что он не привык выступать перед таким скоплением людей. Голос его звучал мягко и приглушенно, как в частной беседе с глазу на глаз.

Со всех сторон послышались возгласы: «Что он говорит?», «Громче!». Эти бесцеремонные окрики вывели его из оцепенения. Он снял очки, положил руки на дубовую столешницу и заговорил, с явным усилием повышая голос:

— Большинство из вас, — устало произнес он, — были друзьями моих родителей.

Эта ненужная, и даже нелепая фраза вызвала раздражение у всех собравшихся, напомнив им, что Уайз, несмотря на преклонные годы, которые подчеркивала возмутительная небрежность в одежде, был моложе их.

— Наверняка вы очень высоко ценили моего отца, уважали за его твердость, благодаря которой он сколотил себе огромное со стояние буквально из ничего и стал основателем целой империи.

Уайз устремил взгляд куда-то в пространство, так что нельзя было понять, страдает он близорукостью или дальнозоркостью. Как бы то ни было, обращался он явно не к тем, кто сидел перед ним, а к какому-то воображаемому слушателю.

— В то же время, —продолжил Уайз с той же однообразной интонацией, — отец был идеалистом, как и все вы. Создавая Глобалию, вы наверняка разделяли его мечты: основать демократическое общество, неподвластное истории, избавить людей от вечного возвращения к придуманным ими же утопиям и от тех преступлений, которые влекут за собой эти утопии, раз и навсегда покончить с жестокой географией, заставляющей каждый народ отстаивать свой клочок земли...

Окаменев от изумления, все собравшиеся одновременно думали об одном и том же: они совсем не знали Пола Уайза. Пара дежурных фраз при встрече, всегда подчеркнуто вежливых, взгляд из-за толстых стекол очков, безмолвное присутствие, — больше ничего от него и не ожидалось.

Тем временем Уайз снова надел очки и пристально смотрел на Альтмана.

— Да, — сказал он, обращаясь к своему обвинителю, — я основал «Уолден». Это было давно, но мне иногда кажется, будто это случилось вчера... Мне тогда было десять лет. Я был единственным ребенком в семье. Не знаю, зачем я вам все это рассказываю...

Он пожал плечами с таким видом, как будто для него уже ничто не имело значения.

— Мне всегда очень хотелось иметь какую-нибудь зверушку, чтобы не чувствовать себя таким одиноким, но родители так и не разрешили мне никого завести.