Дубравка Угрешич - Снесла Баба Яга яичко

— Хай, май нейм из Сулейман. Ай эм юр масер! — процедил парень сквозь зубы.

— Hi! l'm mr. Shake [27] Привет! Я — мистер Шейк (англ.). , — дружески сказал американец и протянул парню руку, но до рукопожатия дело не дошло. Парень одним движением руки припечатал его к столу.

— Рилекс!

«Ужасный английский парня — не проблема, — размышлял мистер Шейк, — он, похоже, сообразительный, язык выучит». Мистер Шейк нервно ерзал на массажном столе. Он задыхался в пене и вообще чувствовал себя в этой скользкой мыльной атмосфере более чем неловко.

— Where are you from! [28] Откуды ты? (англ.). — спросил он.

— Фром Сараево, — отрезал парень.

Этот факт активизировал коммерческую фантазию мистера Шейка. Парень — босниец, этим тоже можно воспользоваться! Потому что Гавел [29] Вацлав Гавел (1936) — чешский писатель, драматург, политический деятель. и чехи рядовому американцу больше ничего не скажут. А слово «Сараево» все еще позвякивает в американском ухе. Точнее, мистер Шейк надеялся, что позвякивает.

— Послушайте, — попытался приподняться мистер Шейк, но парень снова припечатал его к столу.

— Рилекс! — сказал парень и принялся массировать американцу шейные позвонки.

Воспользовавшись удачным моментом, мистер Шейк вывернулся, как тюлень, и занял положение сидя.

— Послушайте, молодой человек, вы меня неправильно поняли: я пришел сюда не ради массажа, а для того, чтобы предложить вам работу!

Парень слушал этого американца среднего возраста с удивлением. И ничего не понимал. «Может, он педик?» — подумал парень. Единственное, что ему удалось уловить во всей тираде, были цифры: твенти таузнд, потом фифти та-узнд потом хандрд таузнд, потом хандрдтаузнд энд твенти [30] Двадцать тысяч… пятьдесят тысяч… сто тысяч… сто двадцать тысяч (англ.). …

— Вот болван! Да я ничего не понимаю, ясно тебе?! — ворчал парень. — Ты-то хоть меня понимаешь, дорогой?! Не слушает, а чего ему слушать, американцы никогда никого не слушают, знай свое гнут. Отстань от меня, знаю, чего тебе надо, меня и из «Виагры» звали. Слушай, да ты прямо как НАТО, от тебя не отделаешься! Где ты был, когда бомбили мое Сараево и когда разорвался тот снаряд, теперь-то ты что ко мне прицепился!

— I have to find an interpreter! Yes, interpreter! [31] Я должен найти интерпретатора! Да, представителя! (англ.) — сказал категорическим тоном мистер Шейк, спрыгнул со стола, и, чуть не поскользнувшись, выбежал из массажной.

— Ну, чисто шоу! Эх, Мевло, мой Мевло, что еще ждет тебя среди этих голых психов, — вздохнул парень.

А мы? Мы идем дальше.

Кукла спустилась в холл отеля к компьютеру просмотреть хорватские газеты по Интернету. Она могла бы сделать это и в номере, но ей захотелось размять ноги. Дома она ежедневно развлекалась, листая отечественную и иностранную прессу. Из хорватской предпочитала «Утренние новости». Состояние дел на родине было обычным: кражи, коррупция, свары между политическими партиями, статьи о несправедливых обвинениях Гаагского трибунала в адрес «хорватских героев», финансовые скандалы, связанные с людьми, которые сколотили огромные состояния на хорватском патриотизме и войне. Кукла щелкнула на страничку «Культура» и с удивлением увидела длинную рецензию на новый роман Бояна Ковача «Роза пустыни».

«Роман „Роза пустыни“ Бояна Ковача разочарует тех, кто думает, что это произведение Ковача как-то связано с „Розой пустыни“ Стинга и Чеба Мами или с популярными любовными романами, — было написано в рецензии. Кукла понятия не имела, кто такие Стинг и Чеб Мами, их имена звучали для нее угрожающе, но продолжение рецензии ее подбодрило. — „Роза пустыни“ — это крупнейшее литературное событие на хорватской литературной сцене за последние пятнадцать лет, если не больше, — говорилось в рецензии. — Это книга, которая обеспечивает своему слишком рано ушедшему автору-классику право на вторую жизнь и место на самой вершине хорватской литературы. Роман с необыкновенной структурой, которая напоминает розу, сложился из примет своего времени, из биографий маленьких людей, из реальности и снов, из эссеистических и беметристических фрагментов, разрабатывающих тематику событий нашего недавнего военного прошлого, из эпизодов хорватской действительности, как современной, так и периода Второй мировой войны. Этот роман, пришедший к нам из творческого наследия автора, жившего в тени, вдалеке от освещенной литературной сцены, хороший урок нынешним создателям быстрорастворимых литературно-развлекательных продуктов. Эта необычная книга производит впечатление одинокой розы, распустившейся в хорватской литературной пустыне».