Томас Бруссиг - Солнечная аллея

Госпожа Куппиш, однако, и на этом не успокоилась: теперь ей хотелось знать, как Лутц сумеет пересечь государственную границу здесь, в Берлине, можно сказать, на пороге их дома.

— Безнадега, — ответил Лутц. — Полная без - на-де-га.

Да, из-за этой стены впору было прийти в отчаяние. Видно, и вправду дело хана, если даже такой смельчак, что до Монголии, до самого Китая добрался, — и тот говорит: безнадега.

Тем не менее, госпожа Куппиш верила в свой шанс — в свой Шанс с большой буквы. Ибо это именно она нашла паспорт гражданки ФРГ Хелены Хлам и с тех пор истово работала над собой. Она хотела выглядеть как владелица паспорта Хелена Хлам. И под именем Хелены Хлам вознамерилась пересечь государственную границу. Хелена Хлам была на двадцать лет старше госпожи Куппиш, однако эту проблему госпожа Куппиш успешно решала за туалетным столиком при помощи косметики. На госпоже Куппиш было западное платье и западные туфли, в сумочке у нее лежала початая пачка западной жевательной резинки «Стиморол» и неиспользованный билет западноберлинской подземки. И подпись Хелены Хлам она знала как свою и могла воспроизвести с закрытыми глазами. И вот однажды, в вечерний час, она вышла из дому в твердом намерении под прикрытием сумерек миновать паспортный контроль под видом западногерманской гражданки Хелены Хлам. Боязливая по натуре, она решила сперва с безопасного расстояния понаблюдать, как пересекают пограничный пункт другие граждане. Заприметила парочку, которая как раз возвращалась в Западный Берлин, и стала следить; но когда госпожа Куппиш увидела, с какой непринужденностью и каким достоинством эти двое идут, как громко разговаривают, как заливисто смеются, как уверенно и по-хозяйски приближаются к пограничной черте, — когда она увидела все это, она поняла, что западного паспорта, туфель и платья, равно как и початой пачки жевательной резинки «Стиморол», ей недостаточно. Она поняла: никогда ей не суждено выглядеть, как эти двое. И значит, у нее и вправду нет ни малейшего шанса пересечь границу у порога собственного дома. Без-на-де-га.

Госпожа Куппиш отправилась обратно домой. А что ей еще оставалось? Она, кстати, ничуть не стыдилась собственной трусости, которая не позволила ей преодолеть последние тридцать метров. Что она не из смельчаков — об этом она и раньше догадывалась. Зато у нее отпала необходимость прикидываться старухой — значит, она станет прежней. Дома она сразу же села за туалетный столик. Ее супруг, господин Куппиш, вернувшись с работы, не поверил своим глазам. Госпожа Куппиш выглядела теперь моложе, чем когда-либо прежде, по крайней мере, всякий, кто видел ее в первые недели после чудесного омоложения, именно так ей и говорил. И никто понятия не имел, чем объяснить столь разительную перемену. Миха подозревал появление тайного возлюбленного, Сабина — нового парикмахера, а дядюшка Хайнц — очередные симптомы рака легких, ибо, как известно, раковые больные на заключительной стадии нередко впадают в эйфорию.

Экзистенциалистка, которой запретили выезд из страны, потому что застукали на Лейпцигской ярмарке при попытке утащить книгу Симоны де Бовуар, поехала с Марио на Балтийское море. Там один астматик из Зандерсдорфа [11] Городок в 35 км к северо-востоку от Галле. навел их на некое лекарство, вполне пригодное для экспериментов по части кайфа. Марио и экзистенциалистка так его и прозвали: «астматическое зелье». Эти колеса запросто, без всякого рецепта, можно было купить в аптеке. После чего оставалось только развести таблетки колой и выпить залпом. Еще зандерсдорфский астматик уверял, что у них в городке работает химкомбинат, способный даже утренний туман окрашивать в желтый цвет. Тут Марио и экзистенциалистка вообще выпали в осадок: колеса, после которых даже туман кажется желтым, — такой кайф как раз то, что им нужно.

Снова вернувшись домой на Лейпцигскую улицу, они немедля приступили к экспериментам с «астматическим зельем». Результат, как говорится, превзошел ожидания.

— Я в полной глюкландии! — восторженно повторял Миха.

Экзистенциалистка блаженно улыбалась и пела ему колыбельные песенки, почему-то называя их «люлибелами». Так продолжалось ровно два часа. После чего пошла абстинентка. Во рту пересохло напрочь. Пить хотелось до смерти, но в холодильнике оказалось пусто. И, как назло, именно в этот день опять отключили воду. Они, впрочем, могли бы и раньше это заметить, когда после первого слива бачок в туалете безнадежно иссяк. Жажда становилась все нестерпимее. Вдобавок ко всему они ослепли — правда, только на несколько часов, но выйти в магазин они не могли. Единственной водой, которая нашлась в доме, оказалась жалкая лужица все в том же унитазе.