Дмитрий Бортников - синдром фрица

Но ни черта подобного! В меня будто бес вселился!

Это продолжалось три дня. Утром я начинал поднимать руки и кричал от боли. Мышцы были налиты свинцом!

О'кей. Я одевался, хохоча от этой освежающей боли.

Я выходил, волоча "карандаш". Я не мог поднять его сразу! Потом пригревало солнце. Мой айсберг таял. Я брал совковую лопату и начинал вычерпывать дерьмо. Оно растекалось. Я собирал его в ведро.

К обеду я был как настоящий ассенизатор. Я раздевался по пояс.

Так продолжалось три дня. Что это было? Не знаю.

Кто меня заставлял?! Что я искал в этой глыбе дерьма?!

Это была отчаянная работа! Это было благословение!

Я рубил, откалывая огромные куски, расковыривая смерзшиеся комки газет, старых газет в нашем дерьме. Мой "карандаш" протыкал эти комки, и клочья, высохнув, развевались как знамена!

Я перерабатывал наше прошлое! Дерьмо было сырьем!

Махая "карандашом", потом собирая дерьмо на лопату, я знал, что так надо.

Это было действительно благословение.

Мои дырки на ногах затягивались.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

После трех дней я валялся, как дырявый носок.

Меня отвели в баню! Конечно, от меня воняло, как от борова.

Я мылся, терся как сумасшедший.

Нас привели пятерых. Наш "штык" курил и ждал. Он не понимал, как люди могут так мыться!

Четверых отправляли в Иркутск. Их ждал трибунал и дисбат.

Как по-разному мыло нам щипало глаза!

В наших руках исчезал кусок за куском. "Штык" пел от скуки. Мы обливали друг друга из таза. Мы гонялись друг за другом по бане!

Мы были совсем одни, в огромной бане вечером. Мы играли, как дети.

Их ждал суд.

Когда мы вышли, нас качало. Воздух пахнул лимоном. Его можно было пить стаканами.

Мы были чисты, со скрипучей кожей, как молодые огурчики.

"Штык" даже дал нам покурить одну на пятерых. Он охуел от нашей чистоты.

Мы возвращались в наши квартиры, передавая сигарету друг другу.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Потом в одну из ночей Сафа вскрыл себе вены под коленями.

Я не знаю, кто ему передал "мойку".

Он так же сидел в своем углу. Ел только "жижу". Он ничего не хотел.

- - - Падаль! - - - Падаль! - - - орал Пикало в свой "волчок". - - - Как поживаешь?! - - - Как дела?! - - - Рот свой сполоснул?! - - - Из него воняет! - - -

Сафа молчал. Мы тоже.

Когда нас выводили с чашками за супом, по коридору плыл запах кофе.

Мы слышали, как Пикало напевает. Шлепки карт. Он играл сам с собой.

- - - А рублики мои ха-а-лявныя - - - Ай-а-аяй! - - - Потерял я вас, а главна-а-я, па-а-терял па-а-кой! - - - А глаза маи-и-и раскосыя-а-а - - - Ой-е-е-е-ей! - - - Скоро стану голый-босый я, ты тагда не вой! - - -

Сафа сидел привалившись к стене.

И в одну из ночей он вдруг откинул свою шинель. Он застонал. Мы проснулись.

Он медленно сползал на бок.

Кто-то зажег спичку. Сафа сидел в темной луже.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Его откачали.

Ему все зашили.

Мы получали известия из госпиталя через одного "штыка"-хохла.

Его женили на крысе.

Этот зверек жил в караулке. Его кормили. А спал он в сапоге у этого хохла.

У "штыков" из караульной роты было много свободного времени.

Как и у нас. Мы все стоили друг друга.

Вот через Хохла мы и узнали, что с Сафой все в порядке. Он был жив.

- - - Ест ваш Сафа. - - - сказал Хохол. - - - Спит - - - Смотрит в окно - - -

Как мы, наверное, были далеки для него... Как далеки.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

А потом наступили веселые дни.

В другое время их бы назвали "чистка". Мы оказались в конце лета. Шел 1988-й.

Действительно, стране были нужны герои, а она рожала мудаков.

Мы смотрели телевизор. Там происходили забавные вещи. Не было ни балетов, ни классической похоронной музыки. В стране никто не умирал.

Мы ни хрена не понимали! Появились титьки на экране! Пели песни! Танцевали.

Мы все это смотрели десять минут утром и полчаса вечером.

Кто успевал подрочить за это время, мог радоваться.

В остальном вся наша жизнь сводилась к мечтам и маленьким радостям.

В конце июля нас выстроили, и мы узнали о больших изменениях.

Нас отправляли в командировку.

Теперь я понимаю почему. Кому мы были, на хуй, нужны?!

Наш полк ничего не делал. Сплошные ЧП. Можно себе представить, если полгода я ездил с Сафой "зеркалом".

Слишком много было нас. Слишком много мяса. Оно начинало гнить.

От нас решили просто-напросто избавиться. Из трех рот сделали одну. Две других набрали из молодых, стеснительных туркменов.