Ирен Немировски - Осенние мухи. Повести

Он попросил, чтобы я его осмотрел. Меня поразило плачевное состояние внутренних органов, но ему я сказал, что все дело в переутомлении. Курилов выглядел колоссом, но его легкие работали плохо, а ожирение губило сердце.

Я нащупал уплотнение в правом подреберье, но он оттолкнул мою руку:

— Не нужно, я этого не вынесу… Меня словно кромсают бритвой изнутри, вот здесь…

Он указал на свой бок, скрипнул зубами от боли и ярости: болезнь и смерть не желали подчиняться его воле.

Курилову стало легче, и он заговорил с нами, сказал, что устал, что жизнь его невозможно тяжела. Он попытался поднять руки, и я заметил, как сильно дрожат у него пальцы.

— Вы не знаете нашей страны. Мы переживаем ужасные времена. Власть слаба, тяжкое бремя легло на плечи тех, кто служит государю.

В глазах у него стояли непролившиеся слезы, он выглядел глубоким стариком, но речь его звучала цветисто и высокопарно. Не в силах продолжать разговор, он отослал жену.

Маргарита Эдуардовна поцеловала его в лоб и вышла из комнаты.

Я последовал за ней.

— Его приступы… Это печень? — спросила она, и я увидел у на ее лице неуверенность и страх.

— Бесспорно…

Поколебавшись, она продолжила тихим голосом:

— Этот Лангенберг… Эти врачи, эти русские… Я им не доверяю… Не будь он министром, все происходило бы иначе, я уверена! Теперь они прячутся друг за другом, никто не хочет брать на себя ответственность, они боятся и увиливают!

Она разволновалась, и ее парижский акцент стал заметнее.

— Вы француз, мсье?

— Нет, мадам, швейцарец.

— Как жаль… — Она встряхнула нелепыми кудряшками. — Но… вы бывали в Париже?

— Да.

— Я парижанка, — горделиво улыбнулась она и повторила: — Парижанка!

Мы подошли к лестнице. Я посторонился, пропуская ее, она подобрала пышные юбки, подняла красивую стройную ножку в парчовых домашних туфлях на высоком каблуке, и в это мгновение проходившая по галерее служанка выронила поднос. Девушка вскрикнула, зазвенела разбившаяся посуда. Маргарита Эдуардовна смертельно побледнела и будто окаменела. Я попытался ободрить ее, но она меня не слышала. Жестокая, уродливая гримаса искривила подергивающиеся губы.

Я открыл дверь гостиной, чтобы она увидела, как служанка собирает осколки, и страх отпустил ее.

Не сказав ни слова, она пошла наверх, остановилась на площадке и прошептала, пытаясь улыбнуться:

— Я все время жду покушения… Народ почитает моего мужа… но…

Она не договорила, резко отвернулась и ушла к себе. Позже, всякий раз, когда министр задерживался на службе, я видел, как Маргарита Эдуардовна стоит у окна, страшась заметить в конце подъездной аллеи санитаров с носилками. Она бледнела и вздрагивала, услышав чьи-то шаги в доме. В такие мгновения она напоминала мне затравленное животное, не ведающее, откуда ждать смерти.

После убийства министра меня держали в комнате по соседству с той, куда перенесли тело. Я видел, как вошла Маргарита Эдуардовна: она не плакала и выглядела почти спокойной, освободившейся.

На следующий день приехал Лангенберг, и Курилов приказал позвать меня.

Лангенберг был высокий немец, блондин с жесткой квадратной бородой, в его холодных глазах светились ирония и ум. Пациент нервно вздрагивал, когда Лангенберг прикасался к нему влажными ледяными ладонями, — я стоял в изножье кровати и все видел.

Мне показалось, что Лангенбергу это даже нравится: он ощупывал и переворачивал огромное тело больного с насмешливой ухмылкой и ничего не говорил, чем безмерно меня раздражал.

— Все хорошо, все хорошо…

— Я должен лежать?

— Несколько дней… недолго… Вы сейчас не слишком загружены работой?

— Моя работа не терпит перерывов, — недовольно ответил Курилов.

Закончив, Лангенберг отвел меня в сторону.

— Вы пальпировали пациента? — спросил он.

— Да.

— Что-то нащупали?

— Уплотнение. Границы четко обозначены, думаю, рак, — ответил я.

Лангенберг пожал плечами:

— В этом я не уверен… Опухоль безусловно есть… Если бы речь шла не о Курилове, а о каком-нибудь простом бедолаге… ein Kerl… я бы рискнул оперировать и продлил ему жизнь на энное количество лет… Но Курилов! Я не возьму на себя такую ответственность!..

— Он знает?

— Конечно, нет, какой в этом прок? Он консультировался у многих врачей, все сошлись в диагнозе и как один отказались оперировать. Курилов! — повторил он. — Вы не понимаете, вы не знаете этой страны, молодой человек!