Ирен Немировски - Осенние мухи. Повести

По площади сновали жандармы. В домах напротив света тоже не было. Мы собирались уходить, когда подкатила карета Курилова.

Один из агентов открыл дверцу, но министр знаком показал, что не станет выходить. Они о чем-то поговорили, но слов я разобрать не сумел. Ночь была такая светлая, что я ясно видел непроницаемо-холодное лицо Курилова.

В этот момент со двора вышли люди с носилками. Двое остановились перед каретой, жандарм отдернул простыню.

Маленький бледный человечек с густыми рыжими усами и подергивающейся верхней губой переписывал имена погибших в блокнот, заглядывая в найденные при них бумаги.

На одно мгновение я увидел молодые мертвые лица, с тем выражением тайного знания и глубочайшего презрения к окружающему миру, которое появляется после того, как уходят боль и страх.

Солдаты с глухим вскриком «аах!» бросали трупы в стоявший у ворот черный фургон.

Министр сделал знак, агенты расступились, кучер хлестнул лошадей, и Курилов так резко качнулся вперед, что котелок съехал ему на глаза. Увиденное вселило в мою душу ощущение глубокого, нестерпимого ужаса.

Я полагал, что могу попытаться попасть в дом Курилова в качестве французского лакея, воспитателя или врача. Остановились на последнем. Один из сотрудников швейцарской миссии представил меня своему шефу, а тот — естественно, ни о чем не догадываясь! — отрекомендовал Кури лову молодого доктора Марселя Леграна: каждое лето всесильный министр переезжал в свой особняк на Островах, а потом отправлялся на Кавказ и всегда брал с собой врача-иностранца.

Я побывал в миссии, предъявил фальшивый паспорт, не менее фальшивые рекомендательные письма и добился своей цели намного быстрее, чем если бы и вправду был Марселем Леграном. Швейцарский министр дал мне записку, в которой гарантировал мою политическую благонадежность, и я в тот же день отправился во дворец.

Секретарь изучил мои бумаги и попросил вернуться на следующий день, что я и сделал.

Назавтра я явился в назначенный час и ждал.

Курилов пересек зал тяжелыми, но быстрыми шагами и протянул мне руку.

Я испытал настоящее потрясение, увидев его вблизи. Он выглядел почти стариком, под глазами залегли глубокие тени, лицо заплыло жиром и как будто смягчилось, утратив гранитную жесткость черт.

В тот день, когда мы встретились у дома Курилова, я обратил внимание на одну странность: он поднял глаза, но мне показалось, что он смотрит сквозь меня, как будто ищет что-то взглядом за стеклянной стеной. У Курилова был высокий лоб и очень большие уши… Во время нашего недолгого разговора он не спускал с меня цепкого взгляда усталых голубых глаз. Мне потом рассказали, что именно так, не моргая, смотрел на собеседников Александр III. Министр наверняка подражал императору, но главное — он находился во власти какой-то навязчивой идеи, так что его неподвижный отсутствующий взгляд внушал не страх, а неловкость и замешательство.

Курилов задал несколько вопросов, спросил, могу ли я переехать в особняк на Островах в следующий понедельник.

— Я проведу там июнь, — сообщил он, — а осенью мы уедем на Кавказ…

Я согласился. Он сделал знак секретарю, тот проводил меня до двери, и я ушел.

Неделю спустя я отправился на Острова. Дом Курилова находился на стрелке, откуда открывался вид на Финский залив. Заходящее солнце отражалось в сверкающей серебром воде. Чахлые березы и невысокие ели росли на рыхлой земле, из которой сочилась черная дурно пахнущая вода. Никогда в жизни я не видел такого количества комаров. Вечером вокруг зданий клубился белесый туман, в воздухе летали тучи болотных кровососов.

Все дома на Островах были очень красивы. Вилла Курилова была выстроена в итальянском стиле, пышном и затейливом, со стенами шафранового цвета, бледно-зеленым цоколем и большими балконами в форме яйца. Некоторые дома в Ницце чем-то напоминают этот особняк.

Во время Гражданской войны вся эта красота была уничтожена. В октябре 1919 года, когда мы сражались с Юденичем, я один раз приезжал на Острова, но не нашел и следа дома Курилова. Мне показалось, что земля поглотила стены, а на их месте образовался глубокий пруд. Я вдохнул запах стоячей воды и испытал странное, смутное чувство…

Какое-то время я жил на вилле с десятилетним сыном Курилова Иваном и его воспитателем-швейцарцем по фамилии Фрёлих. Министра задержал император. Позже приехали жена Курилова и его дочь Ирина Валерьяновна (домашние звали ее Ина). Министр появился последним.