Маша Трауб - Я никому ничего не должна

Я была другой. Давала время на обдумывание, потому что мне самой всегда требовалось время. Я бы тоже не среагировала, если бы на меня была нацелена рука учителя. Андрей не любил тугодумов, они его раздражали. А я считала, что только у них бывают взвешенные, осмысленные ответы.

Так вот Анна позвонила в дверь в тот момент, когда я посмотрела на часы – минута в минуту. За руку она держала симпатичного мальчика, опрятно одетого, подстриженного. Обычного мальчика.

– Здравствуйте, – сказала Анна, заметно нервничая, – это Сережа. Сережа, поздоровайся.

Сережа зыркнул на меня недобро и выдернул руку из руки матери.

– Проходите. Вы – на кухню, там чайник, кофе, чай, сами себя обслужите, а мы с Сережей пройдем в комнату. Мне нужно полчаса, – сразу приступила я к делу.

Оказалось достаточно десяти минут.

Я дала Сереже книжку, цветные карандаши, бумагу и вышла на кухню.

Анна подскочила на стуле и вытянулась в струночку.

– Мааам! – появился мальчик в дверях.

Анна дернулась на крик, но остановилась, поскольку я перегородила проход из комнаты в кухню.

– Будь добр, нам с мамой нужно поговорить, – сказала я Сереже. Он посмотрел на мать, на меня и ушел назад в комнату.

– Он вас слушается. – Анна была удивлена.

– Скажите мне, какой у вас диагноз? – спросила я.

Анна села на стул, встала, опять села, закрыла лицо руками. Я подумала, что сейчас начнутся причитания.

– Давайте без истерик. Спокойно, – сказала я ей. – Кстати, терпеть не могу женских слез.

Но Анна, к моему удивлению, когда отняла руки от лица, была совершенно спокойна. Просто собиралась с мыслями.

Она рассказывала долго, подробно, хотя могла бы ограничиться двумя предложениями. Тяжелая беременность, гипоксия. У мальчика пострадал мозг. Энцефалопатия. Она перечислила препараты, которые были прописаны.

Анна лечила сына с рождения. Каждый день, без выходных и праздников. Таблетки, процедуры, схемы лечения. Она сделала почти невозможное.

– Еще у него энурез, если это важно, – сказала она.

Меня поразило то, что Анна говорила откровенно, ничего не скрывая. Таких мам я почти никогда не встречала – она все понимала, здраво оценивала и была готова мне доверять.

– Вы нам поможете? Понимаете, его не возьмут в обычную школу, отправят в специализированную. Но ведь если он будет в коллективе, со здоровыми детишками, он же будет за ними тянуться. Он умный, правда, очень любознательный. Он не настолько болен, чтобы… помогите нам. Я на все готова. Могу в школе работать на полставки, хоть полы мыть, любые поручения… в родительском комитете. Все, что угодно. Лишь бы быть с ним. Помогите нам, подготовьте его.

– Почему вы обратились ко мне? Его может подготовить и другой педагог.

– Надежда Михайловна сказала, что вы по-другому преподаете. По-другому к детям относитесь. Не как все. Сережа вас сразу послушался. Обычно ему раз десять надо сказать.

– Хорошо, давайте попробуем, – согласилась я.

Анна по-деловому, спокойно кивнула. Не стала рассыпаться в благодарностях и этим понравилась мне еще больше. Она достала из сумки кошелек и посмотрела на меня.

– Нет, давайте потом. По результатам, – остановила я ее.

Когда они ушли, я сто раз пожалела о том, что согласилась. Да, я могла подготовить мальчика, но не могла гарантировать, что он будет дальше учиться так же, как все. На самом деле мне Сережа понравился. Я его как будто уже знала, видела – никак не могла отделаться от первого впечатления – наклон головы, руки. Всю ночь я вспоминала, откуда я его знаю. Так и не вспомнила. С Анной я точно встретилась впервые в жизни. Уже засыпая, я решила утром позвонить Надежде Михайловне и расспросить все про Анну и Сережу. Все-таки ее протекция.

А утром началась обычная суматоха – школа, задания, диктанты, сочинения. Забыла, не позвонила.

Мы занимались с Сережей два раза в неделю. Оказалось легче, чем я ожидала. Мальчик и вправду был сообразительный, любознательный. Но неуправляемый совершенно. То дерзил, то молчал, то плакал. Незрелость нервной системы.

На свой страх и риск я позвонила Кариночке и попросила телефон маминого коллеги – невролога. Он был давно на пенсии, но Кариночка уверяла, что доктор как был, так и остался непризнанным и неоцененным гением. Как моя мама. Кариночка опять плакала, диктуя номер, и опять вспоминала маму. Я созвонилась с врачом и рассказала про Сережу. Тот согласился помочь, в память о маме.

Нужно было уговорить Анну. Я приготовилась к долгому, тяжелому разговору, но она сразу же согласилась. Немедленно. Мне казалось, что, если я скажу ей прыгнуть с восьмого этажа головой вниз ради сына, она прыгнет. Слушалась она меня беспрекословно, держала дистанцию как младший со старшим, хотя мы были почти ровесницами.