Филип Рот - Моя мужская правда

Морин открыла глаза. С видимым напряжением сфокусировала взгляд на мне. Я перегнулся через сетку, приблизил лицо к распухшему носу и произнес со всей возможной убедительностью:

— Знаешь, где ты, Морин? Ты в аду. Теперь уже навечно.

— Недурно, — ответила она, и губы раздвинулись в косой улыбке. — Приятно встретить тебя в таком месте.

— Это ад, — повторил я (мне так хотелось, чтобы Морин поверила!), — и вот назначенная мука: до скончания веков видеть меня и слушать, какая ты лживая дрянь.

— Чем же преисподняя отличается от земного существования?

— Кажется, ты все-таки не умерла. — Мои ладони сжались в кулаки.

— О да. Так больно бывает только при жизни. Вся жизнь — непрестанная боль. — И она заплакала.

Придуриваешься, сука. Придуриваешься сейчас передо мной, как раньше перед Флосси Кэрнер, как перед своей дурацкой группой, как перед всеми без исключения. Давай, поплачь, а я плакать с тобой не буду!

Душа мужчины окаменела. Детство стало исходить из него градом слез, закапавших на простыню, покрывавшую тело жены.

— Боль, Морин? Это ложь, переполняющая тебя, принимает форму боли. Скажи хоть слово правды — и станет легче.

— Проваливай отсюда вместе со своими крокодиловыми слезами. Доктор! Доктор! Кто-нибудь, помогите… — Голова заметалась на подушке.

— Успокойся, успокойся. — Я взял Морин за руку, и мои пальцы ощутили слабое пожатие.

— Господи, что ж это делается, — простонала она.

— Все образуется.

— Я только-только пришла в сознание, а ты уже обвиняешь меня. Что я такого тебе сделала? — спросила Морин обиженным голосом младшей сестры.

— Источник твоей боли — ложь. Ложь — причина отвращения, которое ты сама к себе испытываешь.

— Чушь собачья. — И она выпустила мои пальцы. — Отвращение ко мне испытываешь ты. И хочешь моей смерти, чтобы избавиться от алиментов. Но я не умерла. И плевать хотела на алименты.

— Да катись все это к черту!

— Я не против, — улыбнулась Морин и закрыла глаза. Не навсегда. Просто задремала от слабости.

Я вышел в коридор.

В холле реанимационного отделения рядом с Флосси Кэрнер стоял крупный белокурый мужчина; ботинки с квадратными носами начищены до блеска, модный дорогой костюм сидит как влитой. От красавчика так и разило здоровьем. Видно было, что у него-то все в порядке. Типичный детектив, в любом фильме о полицейских обязательно есть такой… Потом я обратил внимание на бронзовый загар и догадался: и этот тоже вернулся из Пуэрто-Рико!

Он протянул мне широкую загорелую руку. Мягкие широкие манжеты рубашки; золотые запонки; уверенное пожатие. Благородство. Спокойствие. Аристократизм. Где она только его подцепила? Чтоб захомутать такого, нужна моча как минимум от герцогини!

— Билл Уокер, — представился плейбой, — я прилетел сразу же, как смог. Что она? Может говорить?

Уокер! Дорогой мой предшественник, обещавший после женитьбы оставить мальчиков в покое, но не сдержавший слова. Бог мой, он просто ослепителен. Я и сам (по меркам ашкенази) далеко не урод, но куда мне до Уокера!

— Опасности нет. Она уже говорит. Почти не отличишь от прежней.

Он улыбнулся тепло и широко, как будто язвительная шутка ему понравилась. А он и не заметил никакой шутки — просто был искренне рад, что Морин жива.

— Да уж, ничего не скажешь, ока умеет выбирать мужчин! — оценивающе разглядывая нас, воскликнула Флосси, тоже несказанно обрадовавшаяся моей информации.

Я вспыхнул. Выбрав Уокера, а потом меня, Морин только показала свою всеядность. А вот как, интересно, мы могли выбрать ее?

— Может быть, где-нибудь выпьем и побеседуем? — предложил Уокер.

— Извините спешу, — ответил я. Такой ответ дал бы Шпильфогелю пищу для размышлений.

— Если будете в Бостоне, — Уокер вытащил из жилетного кармана визитную карточку, — или захотите связаться со мной по поводу Мор, вот мои координаты.

— Благодарю. — Визитная карточка свидетельствовала, что Билл в настоящее время работает на телевидении. Неужели он действительно озабочен судьбой «Мор»?

— Мистер Уокер, — обратилась к нему Флосси, лучась радостью от того, что Морин вне опасности, — мистер Уокер, вы не могли бы… — Она вытащила из сумочки листок бумаги. — Я бы не стала вас беспокоить, но это для моего племянника. Он собирает автографы.

— Как его зовут?

— Вы так добры! Его имя Бобби.

Уокер что-то размашисто написал на листке.

— Питер, — мисс Кэрнер чуть смущенно улыбнулась мне, — может быть, и вы не откажете? Раньше, пока с Морин все было не ясно, я, конечно, не осмеливалась, но сейчас… — Она протянула мне тот же листок.