Ванесса Диффенбах - Язык цветов

– Кэтрин с ума сойдет, когда узнает, что ты треснула водителя по башке, когда он вел автобус, – проговорила она. – И знаешь почему? Ведь я в свое время сделала то же самое! Только, кажется, было это во втором классе. Уже не помню. Так вот, он ехал, ехал, а потом давай зыркать на меня в зеркало заднего вида. Ну, я не удержалась, вскочила и заорала: «На дорогу смотри, жирный козел!» А он, правда, был жирный, без шуток.

Я начала хохотать, и как начала, так уж не могла остановиться. Я сложилась пополам, прижав лоб к приборной доске, и хохот вырывался из груди сдавленными хрипами, похожими на рыдания. Я закрыла лицо руками.

– Наш не жирный, – сказала я, когда успокоилась и смогла говорить. – Зато урод.

Тут я снова начала смеяться, но молчание Элизабет заставило меня прекратить.

– Не хочу, чтобы ты думала, будто я тебя хвалю, – заметила она. – Ты поступила неправильно, не сомневайся. Но я чувствую себя виноватой, что проигнорировала твой гнев и послала тебя в школу в таком состоянии. Надо было объяснить тебе лучше, поделиться с тобой.

Элизабет все понимала.

Я подняла лоб от приборной доски и положила голову ей на колени, вдруг впервые в жизни почувствовав себя не так одиноко. Руль был всего в паре дюймов от моего носа. Затылок давил ей в живот. Возможно, Элизабет удивило мое внезапное проявление нежности, но если это и было так, она не подала виду. Только отпустила руль, положила руку мне на висок и начала гладить мое лицо и нос.

– Надеюсь, она дома, – сказала Элизабет, и я поняла, что она снова думает о Кэтрин. Она включила поворотник и стала ждать, пока несколько автомобилей проедут мимо, а потом свернула на шоссе.

Все недели перед урожаем Элизабет думала о сестре. Я знала об этом, потому что она ей звонила – десятки раз, и каждый раз говорила с автоответчиком. Ее первые монологи были похожи на те, что я подслушала под окном: разрозненные воспоминания, убежденное желание оставить все в прошлом. Но в последнее время она разговорилась, разболталась, и иногда говорила так долго, что время на автоответчике кончалось и приходилось перезванивать. Она все описывала и описывала нашу каждодневную жизнь буквально до минуты, бесконечно рассказывала, как пробует виноград и чистит баки для сбора. Часто она рассказывала, что готовит, в процессе готовки, обмотавшись проводом и бегая от плиты к полке со специями и обратно.

Чем больше времени Элизабет говорила с Кэтрин, а точнее, с ее автоответчиком, тем отчетливее я понимала, как мало она говорит с другими. Она выходила из дома только на рынок, в бакалейную лавку, хозяйственный магазин и изредка на почту, но лишь чтобы получить растения, заказанные по каталогу для садоводов. Письма никогда не отправляла и не получала. Я видела, что со всеми немногочисленными местными жителями она знакома: она просила мясника передать привет жене, а когда проходила мимо прилавков на фермерском рынке, всех продавцов называла по имени. Однако она не разговаривала с этими людьми. Мало того, за все время, что я с ней жила, я ни разу не слышала, чтобы она вообще с кем-то разговаривала. Ее общение с Карлосом имело сугубо практический характер и касалось только выращивания и сбора винограда – от этой темы они никогда не отклонялись.

И вот, пока мы ехали к Кэтрин, я лежала у Элизабет на коленях и сравнивала свое тихое нынешнее существование со всем, что мне раньше представлялось обычной жизнью: большими семьями, шумными домами, службой соцобеспечения, суетливыми городами, истерикой и агрессией. Возвращаться ко всему этому не хотелось. Я поняла, что Элизабет мне нравится. Нравятся ее цветы, виноград, сосредоточенное внимание. Наконец я нашла место, где мне действительно хотелось остаться.

Свернув на обочину, Элизабет припарковалась и глубоко вздохнула, пытаясь успокоить нервы.

– Что она тебе сделала? – спросила я. Их отношения вдруг стали интересны мне, как никогда раньше.

Элизабет мой вопрос не удивил, но ответила она не сразу. Погладила меня по лбу, щекам и плечу. А когда наконец заговорила, то шепотом:

– Она посадила желтые розы… – С этими словами она нажала на тормоз и потянулась к двери. – Пойдем, – сказала она, – пора познакомиться с Кэтрин.

Грант ехал по городу, на резких поворотах и оживленных перекрестках замедляя свой большой фургон.

– Грант, – сказала я.

– Что?

Я заглянула в мятый бумажный пакет – не осталось ли крошек? – но ничего не нашла.

– Я не хочу встречаться с Элизабет.