Ванесса Диффенбах - Язык цветов

– Ноябрь – не сезон, а вторник – не выходной. Возьми отгул.

– И что я буду делать? – спросил Грант.

– Откуда мне знать? – Я устала и уже хотела остаться в одиночестве.

Я поднялась, потянулась, убрала в рюкзак свой словарь. И, подвинув Гранту счет, вышла из ресторана, не попрощавшись.

Мне было трудно забыть Элизабет, а Гранта еще труднее. И дело было не столько в том, что наше прошлое пересекалось, и не в рисунке белого тополя, который открыл мне правду о языке цветов. Дело было в самом Гранте, в серьезности, с которой он относился к цветам, и в тоне его голоса, когда он спорил, – одновременно решительном и сомневающемся. В ответ на сожаления о смерти его матери он лишь пожал плечами, и это тоже меня заинтриговало. Его прошлое, за исключением того, что я видела буквально краешком глаза, оставалось для меня загадкой. Девочки из интерната безжалостно откровенничали о своем прошлом с кем ни попадя, и в редких случаях, когда встречался человек, не горевший желанием обсуждать свое детство, я обычно испытывала облегчение. Но с Грантом все было иначе. Мы провели вместе всего один вечер, но мне уже хотелось знать о нем все.

Лежа на полу голубой комнаты, я физически ощущала опасность, которую таили расхождения в наших словарях. Я встала рано и провела утро и день в библиотеке, сравнивая описания. Набрав гладких камушков из витрины японского чайного домика в парке Золотые Ворота, чтобы использовать их как пресс-папье, я разложила справочники на двух столах, раскрыв их все на одной букве и прижав камнями края страниц. Переходя от одной книги к другой, сравнивала описания цветок за цветком. И стоило наткнуться на противоречие, устраивала долгие и нудные мысленные дебаты с Грантом. Иногда я разрешала ему себя переспорить.

В субботу я пришла на рынок раньше Ренаты и протянула Гранту результат своей работы – список значений вплоть до буквы «Е», в котором были и уточнения списка, составленного нами накануне. Когда через час мы с Ренатой подошли к его прилавку, Грант все еще читал. Увидев Ренату, которая перебирала розы, он поднял глаза.

– Свадьба? – спросил он.

Рената кивнула:

– Две. Но маленькие. Одна у моей старшей племянницы. Выходит замуж втайне, но мне сказала – хочет, чтобы букеты делала я. – Рената закатила глаза. – Одним словом, использует меня, бессовестная.

– Значит, закончите сегодня не поздно? – спросил Грант и посмотрел на меня.

– Виктория быстро работает, – ответила Рената. – Сегодня хочу закрыться в три. Все равно в это время года народу мало.

Грант завернул выбранные ею розы и дал больше сдачи, чем полагалось. Рената уже перестала с ним торговаться – в этом не было необходимости. Мы повернулись и собрались к выходу.

– Значит, увидимся? – крикнул он нам вслед.

Я обернулась и вопросительно взглянула на него. Он жестом показал: в три.

Я задохнулась. Рыночный зал вдруг показался мне светлее, чем обычно. Сосредоточившись на вдохах и выдохах, я автоматически следовала указаниям Ренаты. Мы загрузили цветы в фургон, и только тут я вспомнила о своем обещании.

– Подожди, – сказала я и выскочила из машины, хлопнув дверцей.

Я бросилась обратно и начала искать сирень и алые розы. У Гранта того и другого были целые ведра, но я прошла мимо его прилавка не поднимая глаз. А на обратном пути снова прошла мимо. Спрятав лицо в пене белой сирени, выглянула одним глазом. Он снова поднял три вытянутых пальца и робко улыбнулся. Мои щеки вспыхнули. Я надеялась, что он не подумает, будто цветы в моих руках предназначаются ему.

Целый день я работала как в тумане, взбудораженная. Открывались и закрывались двери, входили и выходили покупатели, но я ни разу не подняла глаз.

В половине второго Рената убрала прядь волос с моего лба, и, когда я подняла голову, ее глаза были всего в нескольких дюймах от моих.

– Эй, – сказала она, – я тебя три раза позвала. Там к тебе женщина.

Достав из холодильника сирень и розы, я вернулась в зал. Женщина стояла у двери, словно собиралась уходить, ее плечи были опущены.

– Я не забыла, – сказала я.

Она обернулась:

– Эрл сказал, что не забудете.

Она смотрела, как я работаю, окружая розы сиренью так, что красного стало почти не видно. Стебли я обвила веточками розмарина, который, как я вычитала в библиотеке, может означать не только память, но и преданность. Ветки розмарина были молодыми и сочными и не сломались, когда я завязала их узлом. Добавив белую ленту для прочности, я завернула букет в коричневую бумагу.