Петр Краснов - Заполье. Книга вторая

— Н-не знаю… Нет, конечно… — Она смутилась опять, растерялась даже — что, так стеснительна? При ее-то внешних данных вроде б не должна, не похоже, такие уверены обычно в себе, самодостаточны — с главным-то, по их убеждениям, козырем… — Другие.

— И ценности подменяются, увы, — апокрифами, стразами. Не отказывайтесь окончательно, Иван Егорович… Нельзя им сдавать дело. Понимаю, вам надо войти в курс — если и не всего, то многого. Войдете, это дело времени, и недолгого. Вот разберемся у себя с очередным парадоксом — и тогда, надеюсь, поговорим. Жить, жизнь вместе переживать нам еще долго, ведь так? Так. А в одиночку это всегда проблематично, тем паче теперь…

— Можно подумать?

— Можно. И сами посудите, как бы я мог это запретить? — засмеялся Воротынцев, переглянулся с Елизаветой. — Да ведь и не хочу же. Думайте. И знайте, что я к вам искренен и на. вас надеюсь. Вот за это еще по единой. А там и за дело пора. Возьмешь у меня, Лиз, — и на часы посмотрел, на каминные, — пару телефончиков московских, соединишь…

Выплыл наверх конфликт. Всплыл в мутных этих водах чужих, да ведь и чуждых ему взаимоотношений малопонятных — во вред делу его, это сейчас Базанов сознавал в полной мере. Потому хотя бы, что принужден выбирать, да нет — загнан в тупик выбора из вариантов двух, человеческих и прочих, какие оба — хуже…

Второй центр силы обнаружился окончательно, и оставаться равноудаленным, лавировать пытаться уже и невозможно, считай, не для его талантов во всяком случае. А не согласился, не принял сторону хоть того, хоть другого — недруг, как самое малое…

В эмпиреи свои залетая, более чем странные при его-то принципиальном почти цинизме и безверии во что-либо, парадоксалист и его не забывал, пристегивая к себе, бесцеремонно уже в обязанность вменял следовать за собою. Знал, на что идет, и заранее выставил требованье союзничества подневольного, ощутимо жесткого, и в уверенности своей даже и с шефом наедине оставил…

Что, так непрочен Воротынцев теперь? Так нежданно пригласивший его, незнайку, человека заведомо неделового, да и нищего, в синклит владельцев — и в каком качестве? В целях, можно предположить, баллотировки нужной, причем будущей, поскольку в нынешней кооптации он пока вроде бы уверен? Судя по всему, именно пока; а силы между тем почти выровнялись, к тому ж есть у Мизгиря, похоже, весомая весьма поддержка из белокаменной бывшей, ныне серобетонной, не зря он каким-то Дергачевым козырял… Да что там — наглел же, хамил мстительно, не стесняясь присутствием постороннего, а может, на это как раз и рассчитывая — для пущего эффекта, надо думать?

Вот кого бы не хотелось никак иметь врагом — по нескольким причинам сразу. Пусть и блефует, на арапа берет частенько, на словеса, но — опасен, умен разносторонне, средствами не брезгует, и неожиданностей всяких можно ждать тогда в любой момент и со всякой стороны. Но ведь и соратник, не подводил же, и как оставить, по сути — перебежать, пусть и с нейтральной той самой полосы? Стыд — понятие никак уж не политическое, так ведь и у тебя с ним что-то большее, чем политика… товарищество, да, хоть и не то совсем, о каком он заговаривает то и дело. И которое, по всему, уже существует — на той же адвокатской, не исключено, основе корпоративной, средь осведомленных, изощренных, где ты с газетой куда как пригодился бы.

Но вот с Воротынцевым… Здесь вообще не было, не могло быть никаких вариантов. Не по стыду, не по совести только, а по душе — никаких.

А тут еще и это «узнаете»… Уж не за мальчика ли принимают его? И тот и другой непременно зарядить хотят, завербовать его знаньем своим, ему совершенно ненужным, более того — нежелаемым вовсе, опасным делу, газете. Причем сначала согласье заполучив его на безусловное, по сути, покорное союзничество, а уж потом в свою версию интриги каждый в тайну, во вражду свою втащить; и какими будут они, тайны, и чем обернуться могут — гадать особо не приходится. Грязью, сам же и проговорился в великой досаде Воротынцев, чем же еще… до предложения своего, кстати, проговорился, подвело раздраженье.

Не мальчик, это они зря. Подождем-поглядим, нам не к спеху, да и резерв оттяжек всяческих какой-никакой, а есть. В конце концов, и предложение Воротынцева оставалось в силе, и над ним не грех было подумать хотя бы. Подумай, это немалой для газеты гарантией могло бы стать, если не решающей. А грязи — где ее нет? «Формованная грязь»… Понятно, что отговорка; но дело-то выше нас, не забывай, ибо кто ты без дела? Никто.