Александр Беляев - волчья жизнь, волчь законы...

– Ну и? – равнодушно спросил он.

– Недавно он сделал мне предложение.

– Ну, так что ж? Если любишь его, вперёд, к венцу. На свадьбу только не забудь пригласить. Пригласишь?

– Виктор, я не понимаю твоего шутливого тона.

– Почему шутливый? Я на полном серьёзе.

– Об этом не может быть и речи. Как я ему объясню, кто ты такой?

– Ну, объяснишь, что я, типа, какой-то твой дальний родственник. Или, типа, просто знакомый.

– Виктор, речь вообще сейчас не об этом. Я хочу сказать, что так дальше продолжаться между нами не может. Я люблю его, понимаешь? И мне противно его обманывать.

– Милая, по-моему, ты классики перечиталась. Пойми, все так живут!

– А я – не все! – резко бросила Вера и отвернулась. По щекам её покатились слёзы.

Мороз, взглянув на часы, понял, что ему пора идти на совещание к командиру части, поцеловал Веру в белую шею, надел шинель, шапку, отпер дверь и сказал:

– До завтра, крошка. Закрывайся!

И вышел.

Уже на улице, шагая к штабу своей части, мимо солдат роты охраны, убиравших снег широкими лопатами, раздражённо думал про Веру: «Ничего. Перебесится. Пройдёт пару месяцев и всё утрясётся. И поймёт, что ей лучше быть со мной, чем без меня». – Мороз постоянно помогал ей, частенько привозил ей со склада продукты, то яйца, то масло, то мясо. «Она обязана мне по гроб жизни, – думал он, заходя в часть. – Никуда она не денется. А будет вымахиваться, так я ей мигом все источники материальной помощи перекрою. Тогда посмотрим, как она, птичка, запоёт. Пташечка!»

Наряд заканчивался в пять часов вечера. К этому времени «гуси» были измотаны. Они домывали полы, заканчивали уборку. Вынесли кастрюлю с отходами на контейнер, перемыли всю посуду. Новый наряд, принимая у них ложки, не досчитался трёх штук. Штырба пришлось сбегать в каптёрку.

Наконец, всё было закончено, старшина ОБАУ принял у Нытика наряд, «гуси» нового наряда занесли в столовую ящики с продуктами, а РМО пошло к себе в кубрик.

Старшина ушёл домой, а с солдатами остался капитан Иголка. Он проверил роту по списку вечерней проверки, отругал Куриленко и Якименко за плохую дисциплину, пообещал рядовому Рудому и сержанту Ржавин, что уволит их на следующей неделе, и ушёл в каптёрку. Там он включил телевизор и, лёжа на койке, стал смотреть.

Рота между тем жила своей жизнью. Солдаты мылись после наряда в умывальнике. Ким с книгой в руках лежал на койке. Сержант Ржавин с Куриленко развернули доску и принялись рубиться в нарды.

Штырба с Найдой сходили во 2-ую ТР, взяли у них штангу и, выстроив в ряд четыре табуретки, по очереди, лёжа на табуретках, стали «качать грудь».

Дробышев, Вербин и Вдовцов ушли в бытовку – так в армии называлась комната, где солдаты стриглись, гладили форму и делали другие свои нехитрые бытовые дела.

Старослужащий Стецко умел необыкновенно хорошо рисовать. В армии он научился делать татуировки и сейчас при помощи своего ремесла жил неплохо. Арбузов сегодня получил почтовый перевод из дома. Он уговорил Стецко, чтобы тот выколол ему на плече череп на фоне эмблемы ВВС. Стецко согласился, и сейчас он стоял в бытовке, держа в руках машинку, сделанную из электробритвы, аккуратно выводил контуры черепа на смуглом, крепком плече у Арбузова.

Арбузов дважды писал своей матери, чтоб она ни в коем случае не высылала ему в армию денег первые полгода, так как их всё равно отберут деды. Но мать – всегда есть мать. Заботясь о собственном чаде, она, выслав почтовым переводом деньги, совершенно не понимала, что проявляет заботу о благе других. Если б Арбузов не договорился со Стецко, то деньги достались бы сержанту Ржавин и рядовому Куриленко. Несмотря на то, что в РМО было шесть «дедов», всей «политикой» заправляли Ржавин и Рыжий. При каждой возможности они «кидали» свой собственный призыв, и деньги, наверняка, достались бы им, так как почтовый перевод, который принёс писарь из штаба части, попал в руки вездесущего сержанта Ржавин. Но Арбузов, знавший заранее через письмо от матери об этом переводе, накануне получения договорился со Стецко, и теперь Куриленко и Ржавин душились от злобной зависти.

– Эти бабки мои, – решительно сказал им Стецко, когда Арбузов вернулся с почты и положил деньги на табуретку, а Куриленко с Ржавин хотели их забрать и поделить.

– С какого лешего они твои? – с недовольством спросил Куриленко.

– Потому как у нас с Арбузовым был договор. Я ему набиваю масть, а он мне за это платит лэвэ. Вы думаете, ему прислали бы с дома лэвэ, если б он не попросил родоков? Хрен с два! Ты, Рыжий, сам, вспомни, свою молодость, как ты писал родокам, чтоб они тебе не высылали бабло, пока в части есть деды. Или такого не было?