Александр Беляев: волчья жизнь, волчь законы...

Стиф заметил:

– Ничего… Повод подвернётся, добавим.

Буреломов сказал:

– Пацаны, что вы, в натуре? Ну, подрались. Ну, помяли немного друг другу морды. С кем не бывает? Чего ж из этого трагедию делать?

– Никто трагедии не делает, – огрызнулся Стиф. – Просто никто не должен нашу кодлу трогать. Тронет, пусть вешается! Только так мы можем поставить на колени всё БАТО.

– Лично я никого на колени ставить не собираюсь, – ответил Буреломов. – Мне на всех глубоко наплевать! Лишь бы меня не трогали.

– Да у тебя по жизни принцип: моя хата с краю.

– Да у меня такой принцип. А что… ты имеешь что-то против?

– Да я ничего не имею против.

– Ну, тогда закрой хлеборезку!

– Ладно вам, пацаны, – примирительно сказал Арбузов. – Не хватало нам ещё между собой кусаться.

– Никто не кусается, – спокойно сказал Буреломов. – Просто Стиф тупит. Чего он за Бардо впрягается? Бардо, я думаю, сам в состоянии свои проблемы решить. Да, и вообще. Чего вы к Дроби домахались? Он же доказал сегодня, что не лох. Если кто-то из вас в этом сомневается, идите и вызовите его раз на раз. В чём проблема?

Буреломову никто не возразил. Все смолчали.

В выходной день подполковник Самовалов был разбужен ранним звонком. Телефон звонил отчаянно, нервно. В планы командира не входило сегодня просыпаться рано. Вчера он до глубокой ночи засиделся в ресторане с другом юности, сослуживцем по военному училищу, который, находясь в отпуске, заехал к нему повидаться на день.

От вчерашнего алкоголя у Самовалова раскалывалась голова.

– Да, слушаю, – тяжело сказал он, подняв трубку.

Ответственный по дивизии сообщил, что вчера в БАТО произошло ЧП – драка между двумя солдатами. Ответственный говорил, что пытался дозвониться Самовалову ещё вчера вечером, но не получилось.

– Генерал знает? – сердито спросил Самовалов, имея в виду командира дивизии.

– Пока ещё нет. Но я ему сейчас собираюсь доложить.

– А никак нельзя это дело замять?

– Не получиться. Солдаты вчера обращались за медпомощью в санчасть. Наверняка, их визит отражён в документах.

Самовалов выпил таблетку и, приняв прохладный душ, почувствовал себя гораздо бодрее. Вытерся тяжёлым махровым полотенцем. Гладко выбрил подбородок и щеки, расчесал короткие, чуть тронутые сединой, тёмно-русые волосы и, поглядев в большое овальное зеркало, остался доволен своим видом.

Когда за ним заехал Пух, Самовалов уже успел выпить чашку горячего кофе с молоком, слегка перекусить и был уже одет.

Командир попытался выведать у личного водителя, что именно вчера произошло в батальоне, но Пух молчал, как партизан.

– Петр Петрович, я ничего не знаю. Вы ж знаете, я приехал вчера поздно. Я – не в курсе. Узнайте у Белобородова.

– Не ври! Ты не можешь не знать.

– Товарищ подполковник, я повторяю вам: я ничего не знаю. Я стараюсь во внутренние дела не вникать.

– А надо вникать! – рявкнул Самовалов.

– Зачем? Вы – командир, вы и вникайте, а мне это глубоко по барабану. Моё дело маленькое – крутить баранку.

– Ты как со мной разговариваешь?

– Виноват, товарищ полковник! Но при всём к вам уважении, стучать не буду. Я повторяю, даже, если я что-то знаю, я вам ничего не скажу.

Самовалов, поняв, что от водителя он ничего не добьётся, сурово поджал сухие, тонкие губы, нахмурил брови. Он был в раздражении.

– Ты что ползёшь, как черепаха! – сказал он недовольно, хотя машина ехала по улицам, покрытым снегом, довольно-таки быстро. – Давай, жми!

Водитель, переключившись на четвёртую, вдавил педаль газа. Машина, выехав на проспект, понеслась мимо заснеженного парка. За витым, кованым, быстро мелькающим узорами забором уходили вдаль деревья, усыпанные пушистым снегом. Утро, необычайно белое, морозное, было многолюдным. Солнце весело искрилось на голубоватом снегу.

Пух, при всех его отдельных недостатках, Самовалову нравился. Командир не любил доносчиков. Он знал, что если Пух ничего не рассказывает ему о солдатских взаимоотношениях, то, скорее всего, не треплется сослуживцам и о нём. А Пух многое знал про своего командира. Он видел его и необычайно пьяным, и в других ситуациях…

Не зная подробностей, Самовалов поначалу решил, что у него в части случился обыкновенный факт неуставных взаимоотношений между военнослужащими, стандартная ситуация, когда так называемый «старик» избил «молодого». Будучи решительным противником «дедовщины», Самовалов мчался в часть в необычайном раздражении. Он ещё точно не знал, что именно он сделает со «стариком», избившим «молодого», поскольку, будучи на войне, там, в зелёных горах жаркого Афганистана, в подобных случаях, мог не сдержаться и поднять на солдата руку…