Владимир Романовский - Пушкинист. Рассказ

Вертолет резко отвернул влево, и постепенно шоссе скрылось из виду. Мелькали начинающие зеленеть, заросшие кустарником поля. За хвойным бором открылось и проплыло скопление причудливых кирпичных строений — то ли крупных теремов, то ли мелких замков.

— «Мордасово-Сити», — Игорь кивнул на иллюминатор.

Вертолет ушел в сторону и устремился к огромному, до самого горизонта, лесному массиву. Теперь замелькали верхушки деревьев, поляны, потемневшие к вечеру широкие озера. Под нами проносились тронутые зеленью перелески, проблескивали болотца, мелькали мостики, светлые пруды, извилистые речки.

— Прошли Вышневолоцкую гряду. Все по графику, — объявил пилот.

Наконец за светлой березовой рощей вертолет пошел вниз. Впереди блестела узкая лента реки, извивающейся среди высоких зеленых берегов.

Сделав круг над рощей, машина резко пошла на снижение. Лес поредел, расступился. Стала угадываться заросшая травой, в кочках и лужах светлая колея. В конце ее показались стоявшие в один ряд темные деревенские избы. Вертолет завис над поляной и плавно опустился на траву. Мы пожелали пилоту счастливого возвращения, а Игорь многозначительно кивнул на оставленный рядом с его сиденьем пакет с бутылкой французского коньяка. Выбравшись на поляну, мы забросили на плечи сумки и долго махали вслед быстро набирающей высоту машине.

После вертолетного гула наступившая тишина казалась почти неземной. Солнце зашло за лес, в прохладном безветренном воздухе пахло весенней зеленью.

Из-за пригорка, за которым начинался спуск к реке, появился Морозов и бегом бросился к нам. Седые пряди развевались над головой, худощавое загорелое лицо сияло.

Последовала жаркая встреча, с объятиями, восклицаниями, удивлениями, и спустя минут пятнадцать мы уже сидели за деревянным столиком рядом с его баней.

На дощатом столе появились три алюминиевые миски, вилки, чугунок с отварной картошкой, банка грибов, миска соленых огурцов.

— Вот это натюрморт! Ну, дядя Юра... Я сейчас упаду. — Игорь демонстративно покачнулся.

— Все свое. — Морозов наклонился и, как фокусник, извлек из-под лавки зеленую бутыль емкостью не меньше литра. — Картофельный, с березовыми почками. Сами и растим, и гоним. — Он быстро разложил по тарелкам закуску и наполнил граненые стаканчики. — За встречу, — без паузы провозгласил он.

Я опрокинул в рот жгучий напиток, а когда отдышался, увидел перед собой нанизанный на вилку ядреный соленый огурец.

— Надо похрустеть, пока напиток душу найдет. А потом — картошечку. Ну как? — ласково спросил Морозов.

— Прекрасно, — отдышавшись, выговорил я.

Он обратился к Игорю:

— Как дела на большой земле? Что новенького? Как твоя политология? Поделись успехами, порадуй сельского туземца.

— Без перемен. У нас с Виктором уговор — о политике ни слова. А то переругаемся.

— Вот эго правильно, — согласился Морозов.

Из-за полуоткрытой двери появился здоровенный белый кот, потянулся, протрусил вдоль стены и прыгнул на лавочку под окном метрах в трех от нашего столика. Он явно не был домоседом, вид имел независимый и боевой: слегка прихрамывал, от правого уха осталась половинка. Пыльная шерсть на боках и хвосте наводила на мысль об андеграунде — подвалах и чердаках.

— Сеня, привет, бродяга! — приветствовал его Игорь.

— Он у нас гроза местных мышей и крыс, — пояснил мне Морозов. — Можно сказать, начальник гарнизона. Его даже собаки уважают. Правда, не слышит совершенно. Глухомань полная. Но с другой стороны, настоящий начальник и должен никого не слышать.

— А что с ним? — Я с удивлением посмотрел на кота.

— Игорь знает. Оказывается, если кот — альбинос, как Сеня, весь абсолютно белый и с голубыми глазами, то, скорее всего, будет иметь врожденную глухоту. Почти обязательное сочетание. Генетика, загадка природы. Сам ко мне пришел. Объявился однажды в сенях, откуда — неизвестно. Вот я его Сеней и прозвал.

— Надо же... Бедняга.

— Зато бесстрашен. Местные псы его побаиваются. Потому что он их гавканья не слышит. Ему кажется, что те просто раскрывают рот, без малейшего звука. Пес лает во всю мощь, а Сеня идет на него спокойно, как танк. Ему это до лампы. Ну и собака — в сторону, робеет.

— Нарвется когда-нибудь на неприятность, — заметил Игорь.

— Я его берегу. Правда, и собак-то почти нет. У соседей волки зимой Маркиза сожрали, только ошейник на снегу и остался.

Морозов поднялся, зашел в сени, принес блюдце с молоком и поставил перед котом. Тот поднял голову, посмотрел на хозяина проникновенным взглядом и принялся лакать.