Худайберды Диванкулиев (Дивангулыев) - Юбилей Шатлыка Шемсетдиновича

Ребята поздоровались за руку с Шемси-муллой и Шалтаем. Когда все расселись, мулла поднял руки кверху и стал читать молитву. Голос у него был как у муэдзина, чистый и приятный. Читал все вдохновеннее, войдя в легкий транс.

Танны исподтишка наблюдал за Шалтаем. На пухлом румяном лице его не было и следов боли. Наоборот, видно, что человек хорошо выспался, в хорошем настроении. Кудри, выбивавшиеся из-под коричневой кепки, придавали чертам его лица некоторую взрослость. Недавно Язы-мулла упрекнул своего приятеля Шемси-муллу в том, что сын последнего отрастил волосы: «Шемси, наши дети не должны подражать русским, это не понравится аллаху, да народу нашему. Если сын муллы не придерживается веры предков, то чего тогда ждать от черни! Пусть сегодня же твой отпрысок обреет голову!» На одно село двух мулл было многовато — Шемси недолюбливал Язы и потому прилюдно опозорил его: «Мне наплевать, понравятся волосы сына народу или нет. Коран не запрещает отращивать волосы. Сам пророк Мухаммед, да святится имя его, носил длинные волосы. Если ты такой невежа я в этом не виноват. И потом, волосы отрастить не значит перейти в русскую веру. К тому же, и русские и мы — создания единого бога. Наш сын, иншалла, будет носить волосы!» После таких слов и Язы-мулла и другие злоязычники заткнулись.

Люди знали, что отец и сын не очень ладят между собой. Шалтай был не менее упрям, чем мулла, иногда приходил домой пьяным из города, вздорил с отцом. Из-за прически сына между ними тоже была ссора. Мулла угрожал Шалтаю, что покинет Екагач, станет сторожем на мазаре Ашыкайдын-пира близ горы На-лач, если он не пострижется. Народ знал об этом. Но люди боялись Шемси-муллу. Ходили слухи, что он сотрудничает с каким-то тайным учреждением, что он запросто может своих недругов сослать в Сибирь.

Шемси-мулла, завершив молитву, снова поднял руки.

— О аллах! Пусть пули немецких захватчиков минуют подвижников нашей веры. Пусть враг сам свалится в могилу, которую вырыл для нас, пусть он ослепнет, оглохнет! Пусть аллах накажет его! Я молюсь, чтобы джигиты наши вернулись живыми-невредимыми, а павшие стали шахидами! Амин! — Мулла провел ладонями по лицу и бородке и стал расспрашивать ребят об их здоровье, о здоровье родителей, и животных. Покончив и с этим пунктом ритуала, выпрямился, откашлялся и перешел к главному. — Вот и с Шалтай-джаном так случилось. Не знаю, то ли злой дух наслал порчу, то ли сглазили, тоба эстапа-рулла! Каюсь, каюсь. Позавчера я послал его за коровами, чтоб пригнал их домой. Верхом поехал. Вдруг выбежала из-за угла гончая этого, как его, Гулчар-кора. А конь что, испугался, конечно, поднялся на дыбы и сбросил Шалтая. Упал он, как на грех, на твердую землю. Копчик разбил, позвоночник сломал. А ноги стали, как не свои. Уже за полночь привез я на арбе Акга-конюха. Пощупал он его и говорит: «Мулла-ага, боюсь, что сын ваш станет калекой, не встанет он больше...» И ушел. Ну вот, теперь сами видите какой он. А ведь готовился, собирал вещи. Хотел на фронт отправиться, кавалерийцем стать! Видно, неугодно богу. — Шемси-мулла тяжело вздохнул.— Хочу съездить в Шаммы-порхану в Кизыл-такыр, может он поможет своим камланием. Я уже не надеюсь, что парень станет, как прежде. Хоть бы в туалет сам ходил. Не приведи, аллах, чтобы всю жизнь под себя...

Ребята молча слушали Шемси-муллу, не веря ни одному его слову. Танны был поражен умением муллы лгать.

Шалтай морщась, якобы от боли, гнусаво заговорил:;

- Не повезло мне, ребята. Хотел, это, воевать, героем мечтал стать, медаль получить. Все пропало. Стало быть, не суждено мне...

Аба-класском резко встал, протянул Шалтаю руку.

— Будь здоров, друг! Поправляйся! А мы скоро отправимся на войну, если примут наше заявление. Прощай!

Ребята последовали за Аба-класскомом.

— Подождите, джигиты, посидите, хлеба отломите, нехорошо так уходить. Пусть Шалтай-джан с вами хоть душу отведет. Я вас благословлю хоть... — притворно упрашивал мулла.

Поняв, что ребята не поверили выдумке отца, Шалтай опустил лицо, постеснялся даже попрощаться с ними.

Когда немного отошли от дома Шемси, Аба-класском, скрежеща зубами от злости, сказал:

— Лгут, сволочи! Как паршивцы, лгут! А того, под одеялом, не скинула ни лошадь, ни собака. Симулянты! Нашли дураков. Но ничего. Были такие трусливые псы и раньше, сейчас есть, и будут. Дай нам бог самим здоровья, ребята!

Воспоминание третье. Ночь. Полная луна мелькает среди туч. Середина осени. Прохладно. Тишина. Танны набивает мешки травой, накошенной им еще днем. Рядом из зарослей камыша раздается тихий шорох. Танны хватается за серп, думал, что это приближается к нему шакал или лиса. Луна выходит из-за туч и освещает все окрест. Кто-то идет. В руке то ли лопата, то ли кетмень. Это же Шалтай! На плече костыли. Вот мерзавец! Нормально идет, без костылей. Снова какой-то шорох, уже слева. Танны прячется за старую шелковицу. Шалтай останавливается и прислушивается.