Юлия Франк - На реках вавилонских

— Да, с понедельника.

— Кофе хотите? Извините, я уже готовлю обед, мне надо только долить воды и помешать, подождите. — Я бросила взгляд на часы, но полька, протянув руку сзади мне через плечо, уже поставила передо мной чашку.

— Совсем черный, надо побольше сахару, — она приветливо улыбалась и, не спросив меня, сыпала мне в чашку сахар, ложку за ложкой.

— Стоп, этого хватит, спасибо, — я прикрыла чашку ладонью.

— Ну, еще ложечку, — сказала она, а сахарный песок тем временем сыпался в чашку у меня между пальцами.

— Ах, я вам еще не представилась? Яблоновска, Кристина. А это мой отец, — она указала на верхнюю койку. — Как вы слышите, он еще мирно спит. — Только она это сказала, как ее храпевший отец поперхнулся во сне, отхаркался и заворочался в постели.

— "Кока-колу" для детей? — Прежде чем я успела ей напомнить, что было не только воскресенье, но еще и раннее утро, она скрылась в кухне. Мои дети радостно и смущенно ерзали, предвкушая "кока-колу".

— Вы здесь недавно? — С верхней койки к нам склонился старик.

— Доброе утро. Извините, мы нечаянно вас разбудили.

— Ах, что там. Никто меня не будил. Я ранния пташка, всегда такой был. — Отец польки уселся на кровати и поглаживал ладонью грудь, поросшую седым волосом.

— Вы музыку любите? — Он показал нам маленький радиоприемник, который явно держал наверху, у себя в постели, и включил его. … when we sat down, ye-eah we wept, when we remember Zion. By the rivers of Babylon. Он покачивал головой, а большим пальцем крутил колесико радиоприемника. Как только он поймал другую, более заводную песню, он завел ее погромче и слез с кровати.

— Потанцевать хотите?

И он схватил меня за руку, чтобы поднять со стула, как раз в ту минуту, когда его дочь вошла в комнату с бутылкой "колы".

— Оставь это, папа. — Фрау Яблоновска зажала ладонями уши.

— Я, знаете ли, был первым танцором, во всем нашем квартале никто не мог танцевать, как я. — От старика еще веяло теплом постели; своим брюшком он погонял меня по комнате. — У нас бывали знатные танцы, да будет вам известно, — глаза его сияли, — а девушки, ах, они стояли вокруг, одна прелестнее другой. И знаете, все только и ждали, чтобы я их пригласил.

— Папа… — Глядя на своего танцующего отца, фрау Яблоновска покраснела и пыталась ухватить его за пижаму. — Папа, перестань. Эта дама — наша гостья.

— Так именно поэтому, моя толстая голубка, именно поэтому, — он танцевал вокруг своей дочери, словно она была не чем иным, как колонной в бальном зале, — и раз-два-три, смотрите, это же совсем просто, — его живот толкал меня вперед и не давал мне наступать ему на ноги, его руки поддерживали нас обоих в равновесии.

— Владислав, — прошептал он, — и дозволено ли мне будет узнать ваше имя? — Губы старика коснулись моего уха.

— Нелли.

— Как?

— Меня зовут Нелли.

— Какие у вас восхитительные бедра. Вы, наверно, часто танцуете?

— Не сказала бы.

Его вежливость была трогательной, ведь как хороший танцор он должен был заметить, что я не знала ни единого из его па, и тем более ни одного собственного.

— Папа, дама хотела бы уйти. Отпусти ее.

— Дама хотела бы уйти? Этого я не думаю. — Он крепко держал меня и завертел так, что у меня голова закружилась. — Лучший танцор. Однажды я вытанцевал себе большой приз Щецина — угадайте, с кем? Нет, не с матерью Кристины. — Он сделал многозначительную паузу. — Это была не кто

6 На реках вавилонских иная, как Цилли Ауэрбах. Что за танцорка! — Он двигал меня перед собой по комнате, как щит.

Громкий стук в стенку заставил фрау Яблоновску сделать музыку потише.

— Папа, прошу тебя. — Однако отец фрау Яблоновской, орудуя мною и собственным локтем, перегнал ее из одного угла комнаты в другой. — Соседи, папа. Сейчас воскресное утро.

— И знаете что? Она хотела выйти за меня замуж. — Он рассмеялся. — Еще совсем ребенок, первые успехи в кино — и хотела за меня замуж! И раз, и раз, и раз!

Песня кончилась, и дикторша начала читать длинную лекцию о растущем числе безработных.

Он сел рядом с Катей и взял ее за подбородок.

— Что это у нас за хорошенькая маленькая девочка? — Но не стал дожидаться ее ответа и опять повернулся ко мне. — Чем мы увлекались после Первой мировой войны? Ведь мы были дети, вас это удивляет, верно? Мужчине, с которым вы только что танцевали, — сколько ему, по-вашему, лет?

Обижать его я не хотела и, хотя была уверена, что ему далеко за семьдесят, нерешительно пожала плечами. Он закашлялся.

— Ну, дитя мое, вы не угадаете. Кристина, а для меня чашки не найдется? — спросил он, и его дочь, для которой и без того уже не было места за ма леньким столом с четырьмя стульями, вышла, чтобы принести ему чашку. Едва она скрылась за дверью, как отец достал из кармана пижамной куртки темно-красную пачку сигарет и, кашляя, закурил сигарету без фильтра.