Юлия Франк - На реках вавилонских

Я постучала по стеклу.

— Зачем ты стучишь по стеклу? Перестань.

Герд откинулся назад, стараясь не встречаться со мной глазами, — так он боялся, что у него сдадут нервы. Я постучала по стеклу.

— Перестань.

Я постучала три раза — в ритме его ответа.

Он застонал, а я провела по стеклу ладонью.

— Сколько времени они уже там, внутри? — спросила я, не сводя глаз с черного окна барака.

— Не знаю, я на часы не смотрел, минут двадцать, наверно.

— Дольше.

Герд не ответил. Он курил. С тех пор, как человек в форме полицейского скрылся с моими детьми, дверь ни разу не открывалась. Никто туда не вошел, ни один человек не вышел. Дверь была закрыта наглухо — так, что я даже засомневалась: не скрылись ли мои дети совсем в другом бараке, на дверь которого я до сих пор не обращала внимания. Или же они хоть и вошли в этот, наблюдаемый мною барак, но давно вышли из него незамеченными где-то с другой стороны. Через заднюю дверь. Может быть, существует подземный ход, ведущий в отдаленный полицейский лагерь, прямо в Центральный Комитет, под темные сине — зеленые своды государственной безопасности. А оттуда только один путь — в подземелье медного дворца. Возможно, под дворцовой площадью находится разветвленный лабиринт со специальными темницами, в которых дети беглых и невозвращенцев сидят взаперти и подвергаются принудительному исправлению. До тех пор, пока они не созреют до того, чтобы преданные государству граждане могли принять их в свои социалистические семьи. В такие семьи, каких, вероятно, и не бывает. А я буду напрасно ждать здесь своих детей.

— Ты тоже видел, как они туда вошли? Вон туда. Видишь тот барак? Они там, внутри. — В голосе у меня слышалась неуверенность, но я все же указывала на барак с псевдо-окнами.

Герд проследил за моим пальцем. Резко выдохнув, он засмеялся и пожал плечами.

— Не знаю, — он огляделся. — Ведь все эти бараки с виду одинаковые.

Домики стояли ровно, в ряд. Слева у каждого была узкая дверь, справа — псевдо-окна, а над ними — неоновый свет. За исключением крайних. Насколько я могла разглядеть, у крайних домиков были не псевдо-окна, у них в окнах горел свет. Герд засопел, выдыхая дым.

— Неужели ты думаешь, будто они хотят оставить твоих детей у себя?

Оставить у себя. Не здесь. Герд мысленно был уже там, за мостом. Я — нет. Герд засмеялся.

— Какая ты смешная. Ты думаешь, им больше делать нечего, кроме как задерживать маленьких детей.

— Не только маленьких детей. — Я тоже пыталась смеяться, только мне это не вполне удавалось. — У нас ведь никогда не знаешь.

— У нас? — Герд опять засмеялся, а у меня на глазах вдруг выступили слезы, я отвернулась, чтобы он не заметил.

— У нас я первым делом приглашаю вас поесть, большую порцию "помм". Я зверски голоден.

Я как раз вытирала рукавом мокрое от слез лицо, отвернувшись к окну, чтобы Герд не смеялся еще и над моими слезами, когда прямо передо мной возникла вдруг какая-то рыхлая физиономия. Еще один человек в мундире, он стучал снаружи в ветровое стекло.

— Окно, — услышала я его голос, большим пальцем он настойчиво указывал вниз. Я принялась вертеть ручку. Стекло легонько скрипнуло.

— Откройте багажник.

Я взглянула на Герда, но он только осклабился и вынул ключи из зажигания.

— Вот, пожалуйста. — Он протянул руку мимо меня к этому полицейскому. Тот выхватил у Герда ключи и скрылся. Хотя воздух был приятный — мягкий и прохладный, я опять подняла стекло. Было слышно, как открывают багажник. Вещи в нем перекладывали с места на место, снизу в машине слышался стук. Чуть позже я увидела, как двое полицейских входят в барак с нашими чемоданами.

Какая-то муха жужжала в нижнем углу ветрового стекла, она снова и снова натыкалась на стекло, казалось, ее маленькое тельце глухо и тяжело бьется, но она не сдавалась, жужжала, на какой-то миг умолкала, снова атаковала стекло. И жужжала опять. Я провела ладонью по приборной доске и вскоре кожей ощутила измученное, жужжащее мушиное тельце. Я медленно накрыла рукой приборную доску, пока муха не стала щекотать меня между пальцами, не переставая жужжать и махать тонкими крылышками; она так меня щекотала, что я стиснула пальцы и прижала их изо всех сил к приборной доске. Муха отчаянно билась, но высвободиться не могла. Пространство между моими пальцами и пластиком доски казалось большим, время от времени я чувствовала, как она бьет крылышками. Я невольно представляла себе беловатую жидкость, которая выступит, если придавить муху. Вдруг раздался громкий стук в стекло, я могла видеть только кулак стучавшего, но ни лица, ни формы не видела. Дверца открылась. Я чуть не упала на этого человека. Он подхватил меня.