Тони Моррисон - Песнь Соломона

— До вашего рождения? Как же можно, чтобы…

— Мама умерла, а через минуту я родилась. Но когда я в первый раз вдохнула воздух, мамы уже не было в живых. И лица ее я никогда не видала. Я даже не знала, как ее звали. Но я помню: мне казалось, она из Виргинии. Так или иначе, надумала я туда пойти. Только решила поначалу у кого-нибудь на время поселиться, там, где подручная или прислуга нужна, и заработать денег на дорогу. Я шла семь дней, потом устроилась в доме у одного проповедника. Хорошее оказалось место, только меня там заставили носить ботинки. Правда, в школу меня посылали. В школе там одна большая комната и все сидят. Мне уже сравнялось двенадцать, но, так как до тех пор я в школу не ходила, меня посадили с самыми маленькими. А мне было все равно; вообще-то говоря, мне очень понравилось в школе. Особенно уроки географии. Мне так хотелось все это узнать, что я старалась поскорее читать научиться. И учительница была довольна, что мне так география полюбилась. Она дала мне учебник и позволила носить его домой и картинки смотреть. Все бы хорошо, но тут проповедник начал ко мне приставать. Я была такая дурочка, даже не знала, как его отвадить. Жена застала его один раз, когда он меня лапал, и выгнала меня из дома. Я унесла с собой учебник географии. Я могла бы в этом городе остаться, там было много цветных, какие взяли бы меня. В те времена все старики брали к себе в дом подростков. Все взрослые работали, а детей устраивали к чужим людям прислугой. Но оттого, что прежний мой хозяин был проповедником и всякое такое, я решила лучше дать тягу. В кармане у меня ни цента, потому как я работала на них бесплатно. Только за жилье и за харчи. Так что взяла я свою географию, да еще камешек подобрала на память, и пошла себе.

В воскресенье повстречались мне сборщики. Их теперь сезонниками называют, а в те времена звали просто сборщиками. Они меня взяли с собой и обходились со мной хорошо. Я сперва работала в штате Нью-Йорк на уборке бобов, а потом мы перешли в другое место и еще что-то собирали. И везде, где я побывала, я подбирала какой-нибудь камешек. Сборщиков этих было четыре или пять семей, а работали все вместе, артелью. Все они приходились друг дружке родней или состояли в свойстве. Люди они были добрые и со мной хорошо обращались. Я с ними года три, наверно, пробыла, главным образом, я думаю, из-за одной женщины, уж очень я к ней привязалась. Она меня многому научила, и с ней я не скучала по своей семье, по Мейкону и по отцу. У меня и в мыслях не было уйти от них, от сборщиков этих, но так уж получилось. Не хотела, а пришлось от них уйти. Потому как спустя некоторое время они сами же меня прогнали. — Пилат обсасывала косточку персика, и лицо у нее потемнело и стало неподвижным: она вспоминала, как еще девочкой ей пришлось «оторваться» от других людей.

Был там парнишка. То ли племянник, то ли двоюродный брат той женщины, с которой подружилась Пилат. Когда Пилат исполнилось пятнадцать лет, однажды зарядил такой ливень, что сборщики не выходили из хижин (те, у кого были хижины, другим пришлось отсиживаться в палатках), где уж там работать, когда вовсю хлещет дождь, и Пилат и тот парнишка как-то взяли да и легли рядом. Совсем мальчик, ее ровесник, он восхищался в ней всем и ничему не удивлялся. Вот почему без всякого злого умысла он однажды после ужина сказал мужчинам (а женщины сидели тут же, неподалеку, и все слышали): мол, впервые он узнал, что у некоторых людей не бывает пупка. При этом его замечании и мужчины, и женщины с любопытством поглядели на него и попросили объяснить, что он имеет в виду. Он поначалу не мог сказать ничего связного — испугался, как бы ему не влетело, что соблазнил хорошенькую девушку с одной серьгой, — но вскоре понял: их волнует только сказанное о пупке, и тогда он все объяснил.

Проверить, правду ли он говорит, поручили той женщине, его родственнице, и через несколько дней она позвала Пилат к себе в хижину.

— Ложись, — сказала она, — мне тут нужно разобраться кое в чем.

Пилат послушно улеглась на соломенный тюфяк, обтянутый грубым тиком.

— А теперь задери вверх платье, — сказала женщина. — Еще. Совсем высоко задери. Еще выше.

И тут она вдруг выпучила глаза и прихлопнула ладонью рот в испуге. Пилат быстро села.

— Что случилось? Что? — Она встревоженно оглядывала себя, испугавшись, не залезла ли ей под подол змея или ядовитый паук.

— Ничего не случилось, — ответила женщина. И спустя немного времени: — Дитя мое, где твой пупок?