Джойс Оутс - Блондинка. том I

Все эти несколько месяцев, что они встречались, у Уиддоса было полно женщин. Он вовсе не воспринимал Норму Джин как женщину. Должно быть, его привлекал в ней именно секс, но сексом он с ней никогда не занимался.

И как же все это закончилось? Внезапно. Резко. И Уиддосу вовсе не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал об этом инциденте, особенно — его начальство из департамента полиции Калвер-Сити, где в досье на Фрэнка Уиддоса и без того накопилось немало жалоб от граждан, обвиняющих его в «неадекватном применении силы» при арестах. Но тут ни о каком аресте и речи, конечно, не было.

Однажды вечером, в марте 1942-го, он заехал за Нормой Джин, должен был подобрать ее на углу улицы, в нескольких кварталах от Резеда-стрит. И впервые за все время девушка оказалась не одна. С ней был парень; ему показалось, что они ссорятся. На вид парню было лет двадцать пять; простой и грубый, он походил на какого-нибудь механика из гаража и был одет в дешевые тряпки с претензией на моду. И еще Норма Джин плакала, потому что «Кларенс» этот преследовал ее, не желал оставлять в покое, хоть она его и просила. Даже умоляла. И Уиддос заорал на парня, чтобы тот отваливал к такой-то матери, и Кларенс ответил что-то Уиддосу, сказал то, чего не следовало бы говорить. Да он, может, и не сказал бы, не будь в расстроенных чувствах и разгляди хорошенько, что за птица этот самый Уиддос. И тогда без долгих слов Уиддос выбрался из машины, и Норма Джин с ужасом увидела, как он спокойненько так достает свой «смит-и-вессон» из кобуры, а потом бьет рукояткой этого самого револьвера парня прямо по физиономии.

Одним ударом он сломал ему переносицу, хлынула кровь. Кларенс так и осел на тротуар, а Уиддос добавил ему еще и по шее, ребром ладони. И тут парень, как подрубленный, валится на асфальт, мелко-мелко сучит так ногами и вырубается напрочь. А Уиддос заталкивает девушку в машину и уезжает; но девушка напугана просто до смерти, просто вся так и окаменела от ужаса, так напугана, что даже говорить не в силах. И похоже, совершенно не понимает того, что говорит ей Уиддос, что он хочет ее просто утешить. Но голос у него все еще раздраженный и взволнованный, и она не вслушивается в его слова. А чуть позже она не разрешает ему себя трогать, даже за руку взять не разрешает. И Уиддос вынужден признать, что тоже напуган, — теперь, когда он немножко обдумал, что произошло. Есть вещи дозволенные и недозволенные, и он, что называется, зашел слишком далеко, да еще на улице, в общественном месте, и что, если там были свидетели? Что, если он убил этого паренька?.. Но ведь он вовсе этого не хотел, нет, ничего подобного! И после этого он перестал встречаться со своей малюткой Нормой Джин.

Они даже не попрощались.

Она уже начала все забывать.

Просто удивительно, как она научилась забывать разные неприятные вещи. Не думать о них. Как, к примеру, не думала о менструации, пока у нее не «начиналось». А происходило это каждые несколько недель. Она знала, что это необходимо, даже полезно и хорошо; но всякий раз головная боль, озноб, тошнота и колики были признаком ее слабости и казались нереальными. Тетя Элси объяснила ей, почему это естественно и полезно и что каждая девушка и женщина вынуждены терпеть. Это называлось «проклятием», хотя сама Норма Джин никогда не называла так менструацию. Ибо она была от Бога, а все, что от него исходит, является благословением Божьим.

И само имя «Глэдис» было уже теперь словно и не именем, которое иногда она произносила вслух, а порой — про себя. Говоря о матери здесь (что, впрочем, делала она редко и только в присутствии тети Элси), Норма Джин произносила «моя мать» — самым спокойным и нейтральным тоном. Как говорят: «моя учительница английского», или «мой новый свитер», или «моя коленка». И не более того.

Однажды утром она проснется и обнаружит, что все воспоминания о «моей матери» прекратились, как через три-четыре дня таинственным и непостижимым образом прекращается вдруг менструация. Так же внезапно, как началась.

Я излечилась от этой отравы. Я снова счастлива. Так счастлива!

Норма Джин была счастливой девушкой. Она всегда улыбалась.

А вот смех у нее был какой-то странный, не слишком музыкальный. Чересчур высокий, точно писк маленькой мышки (именно так, кстати, прозвали бедняжку Норму Джин в приюте), на которую нечаянно наступили.

Впрочем, не важно. Она все равно смеялась часто: потому, что была счастлива, потому, что в ее присутствии смеялись другие люди, вот и она тоже смеялась.