Джойс Оутс - Блондинка. том I

Время от времени в дверь стучал Клайв Пирс. И через дверь говорил или с Глэдис, или с ее маленькой дочуркой. Хотя слышно было плохо. В отличие от Джесс Флинн он никогда не входил. Уроки игры на пианино на лето прекратились. Он говорил, что это «трагедия» и «что могло бы быть гораздо хуже». Другие соседи совещались: что делать? Все они работали на Студии. Тут жили не только дублеры и статисты, проживали также: один помощник режиссера, массажистка, костюмерша, двое редакторов по титрам, инструктор по гимнастике, технический сотрудник лаборатории по проявке, сценограф, рабочие-декораторы и несколько музыкантов. И все они, в общем, сходились во мнении, что Глэдис Мортенсен «психически неуравновешенна», а может, просто «эксцентричная и вспыльчивая» особа. И большинство соседей знали, что проживает миссис Мортенсен вместе с маленькой девочкой, которая, если б не кудряшки, была похожа на нее «как две капли воды».

Однако они не знали, что с ней делать, и надо ли вообще что-либо делать. Никому не хотелось вмешиваться. Никому не хотелось нарываться на гнев этой женщины, Мортенсен. Считалось, что Джесс Флинн является подругой Глэдис Мортенсен, вот пусть она обо всем и позаботится.

Голая рыдающая девочка забилась за пианино, спряталась там, чем оказывала открытое неповиновение матери. Она избегала матери. Потом поползла по ковру, съежившись, будто испуганный маленький зверек. Мать била по клавишам кулаками, извлекая резкие нестройные звуки, вибрирующие, как натянутые нервы. В духе Мака Сеннета [16] Сеннет, Мак (1880–1960) — американский режиссер и актер, начинал карьеру как артист бурлеска и цирка, один из основателей комедийного жанра в немом кино. . В стиле Мейбл Норманд из фильма «Хромоножка», который Глэдис смотрела еще девочкой.

Раз вы смеетесь, значит, это комедия. Даже если при этом вам больно.

Обжигающе горячая вода хлестала из крана в ванну. Она раздела девочку догола и разделась сама. Потом потащила дочь в ванную, пыталась приподнять и опустить в воду. Но ребенок кричал и сопротивлялся. В полном смятении мыслей, к которым примешивались кисловатый привкус дыма и чьи-то насмешливо-злобные голоса, заглушенные таблетками и оттого невнятные, она вдруг подумала, что ребенок куда как младше, что то — один из ранних периодов их жизни. И девочке всего годика два или три, и весит она всего лишь — сколько? — фунтов тридцать, не больше. И доверяет маме, и не подозревает ее ни в чем. Но девочка сопротивлялась, извивалась, билась в ее руках, кричала: Нет! Нет! И тут она заметила, что ребенок вырос. Что ее дочь стала сильной, упрямой и своевольной, что она противопоставляет свою волю воле матери, отказывается идти в ванную, не хочет, чтобы ее поднимали и сажали в обжигающе горячую воду. Борется, вырывается из голых стиснувших ее рук матери, убегает из ванной.

— Ты. Ты! Он ушел. Он меня бросил, он не хотел тебя. — Эти слова произнесла она почти спокойно, рванувшись следом за испуганным ребенком. Бросила эти слова ей вслед, как бросают пригоршню острых камней.

А голый ребенок слепо мчался по коридору и стучал в соседскую дверь с криком:

— Помогите! Помогите нам! — Но ответа не было. Тогда девочка побежала дальше, постучала во вторую дверь, продолжая кричать: — Помогите! Помогите нам! — И ответа снова не было. И тогда девочка подбежала к третьей двери, изо всех сил замолотила в нее кулачками, и на этот раз дверь отворилась. На пороге стоял удивленный молодой человек, загорелый, мускулистый, в майке и трусах, и смотрел на нее. У него было типично актерское лицо. Но изумление, отразившееся на нем при виде этой совершенно голой девочки, было неподдельным. По лицу ее бежали слезы, она плакала и кричала: — П-помогите, моя мама больна, помогите маме, она больна!

И первое, что сделал молодой человек, — это сорвал со спинки стула рубашку и укутал в нее девочку, прикрыл ее наготу. А потом сказал:

— Все хорошо, малышка. Так ты говоришь, твоя мама больна? И что же с ней случилось?

Она меня любила. Ее у меня забрали, но она меня любила. Всегда.

— Твоей маме уже лучше. И теперь ее можно навестить, Норма Джин.

Это говорила мисс Флинн. А мистер Пирс стоял у нее за спиной, в дверях. Выглядели они оба, как участники траурной церемонии. У подруги Глэдис Джесс Флинн и глаза, и подвижный, как у крольчихи, заостренный носик были почему-то красными. А друг Глэдис Клайв Пирс все время поглаживал подбородок. Нервно так поглаживал подбородок и посасывал мятную пастилку.