Джойс Оутс - Блондинка. том I

И еще она уверовала в то, что и есть на самом деле Анджела, вот только характер у той был помельче. Нет, конечно, она, Норма Джин, вмещала в себя Анджелу. А вот Анджела оказалась мелковата, не могла вместить в себя Норму Джин. Вопрос мастерства! Вообще в сценарии образ Анджелы был прописан нечетко. Со свойственной ей проницательностью Норма Джин начала догадываться, что эта девушка есть не что иное, как плод фантазии «дяди Леона» (равно как и фантазии других мужчин, создателей фильма). В образе этой красавицы блондинки Анджелы переплетались полная невинность и непомерное тщеславие. И все ее поступки были лишены какой бы то ни было мотивации, за исключением, пожалуй, детского самолюбования. Она не инициирует никаких сцен, никаких драматических перипетий. Она в чистом виде реактивна, а не активна. Она произносит свои строчки как актриса-дилетантка, цепляясь за ключевые слова и импровизируя, подхватывая реплики от «дяди Леона». Сама по себе, отдельно, она просто не существует.

Вообще в «Асфальтовых джунглях» все женщины существуют лишь в глазах мужчин. Анджела пассивна, как вода в озере или пруду, где все остальные видят свое отражение, но самой себя она там не видит. А потому не случайно, что первый раз мы видим Анджелу именно спящей на диване, свернувшуюся там калачиком, и видим мы ее прежде всего глазами престарелого любовника. О, я, должно быть, заснула! Но Анджела уже не спит, глаза ее постоянно широко раскрыты от удивления. Анджела — лунатик.

На репетициях с Нормой Джин Калхерн всегда почему-то нервничал. Наверное, он просто презирал ее! Он играл Алонсо Эммериха и был обречен пустить себе пулю в лоб. Анджела была его надеждой, в ней он хотел обрести утраченную молодость, саму жизнь. Надежда была хрупка. Он во всем винит только меня. Он не хочет ко мне прикасаться. В его сердце ярость, а не любовь.

Норма Джин не в силах подобрать к нему ключа. Ключа к сценам, где они вдвоем. Она понимала: если им не удастся «сыграться», ее заменят другой актрисой.

Она одержимо репетировала все свои сцены. Слов у нее не так много, и все они по большей части являлись ответами на реплики «дяди Леона»; а чуть позже — на вопросы офицера полиции, который допрашивал ее. Она репетировала с Кассом, когда тот оказывался под рукой. И когда бывал «в настроении». Касс от души желал ей успеха, так он, во всяком случае, говорил. Он понимал, что это для нее значит. (Для него самого, сына самого знаменитого и гениального актера всех времен, «успех» значил мало.) Но ему все это быстро надоедало. Он мог вспылить, начать трясти ее, как тряпичную куклу, чтобы вывести из транса, в который постоянно впадала Анджела. Он поддразнивал ее, изо всех сил сдерживая готовую зазвенеть в голосе злость:

— Норма, ради Бога! Твой режиссер поведет тебя от сцены к сцене, шаг за шагом. Такова природа кино.

Здесь не требуется настоящей игры, как в театре, где все зависит только от тебя. Так к чему так надрываться? Выворачиваться наизнанку?.. Ты потеешь, прямо как лошадь. Ну неужели это так важно?

Этот вопрос постоянно витал между ними. Ну неужели это так важно? Так важно!

И она никак не могла объяснить своему любовнику, понимая абсурдность этой своей мысли. Потому, что я не хочу умирать… Я так боюсь умереть. Я не могу оставить тебя. Потому, что провал в артистической карьере означал бы для нее полный провал в жизни, которую она избрала, чтоб оправдать постыдное свое появление на свет. Даже в состоянии полу-транса, в котором теперь часто пребывала Анджела, она же Норма Джин, понимала она всю нелогичность подобного утверждения.

Она вытирала глаза. Она смеялась.

— Я не в силах выбрать то, что для меня важно. В отличие от тебя. Это не в моей власти.

Помоги мне получить эту силу и власть. Дорогой, пожалуйста, научи меня!

Норму Джин начала мучить бессонница. В голове постоянно шумело, слышалось насмешливое шушуканье чьих-то голосов. Они становились все громче, переходили в хохот, неразличимый и в то же время знакомый. Кто это был? Ее судьи или души навеки проклятых, ожидавшие ее?.. Она могла противопоставить им только Анджелу. У нее была только ее работа — ее игра — ее «искусство». Почему это так важно? Она не могла спать, когда оставалась одна в своей маленькой квартирке, на узенькой кровати с медными шишечками, типа тех, что используются в Армии спасения. Не могла она заснуть, и когда Касс был с ней, рядом, в этой кровати или в какой-то другой. (Неуловимый и непостоянный Касс Чаплин! Красивый мальчик, у которого полно друзей в Голливуде, в Беверли-Хиллз, в Голливуд-Хиллз, Санта-Монике, Бель-Эр, Венисе, Пасадене, Малибу — да по всему Лос-Анджелесу. И эти его друзья были по большей части неизвестны Норме Джин. И у них имелись квартиры, бунгало, дома, целые владения, где всегда были рады Кассу, в любое время дня и ночи. Казалось, у него вовсе не было постоянного адреса. Все его личные вещи, в основном одежда, причем дорогая, полученная в подарок, были разбросаны по дюжине домов, где ему доводилось останавливаться. Все остальное он таскал с собой в спортивной сумке и большом обшарпанном кожаном чемодане с витиеватыми позолоченными инициалами «Ч.Ч.».