Когда она провожала меня до порога, я спросил, есть ли новости от Франсуа. Она бросила беспокойный взгляд на умирающего.
— Он никогда мне не пишет, — сказала она.
— Ваша договоренность все еще в силе?
— Да. Франсуа никогда не изменяет своему слову.
Сегодня я задаю себе вопрос: в какой степени она была права? Чем занимался Франсуа в своем богемском городке этим ярким весенним днем? Не маячила ли на заднем плане его жизни какая-нибудь хорошенькая крестьянка или свеженькая служанка? В конце концов, все мы были молоды. И речь идет не только о требованиях плоти. Нет, это не так просто. Плоть легко удовлетворить. Но сердце ненасытно, ему нужно любить и отчаиваться, сгорать в каком бы то ни было огне… Именно этого нам хотелось. Гореть, растрачивать себя, поглощать наши дни, как огонь пожирает лес.
Стоял весенний вечер 1914 года, и эта весна была самой прекрасной. Дверь за нами оставалась открытой, и мы видели на стене тень огромного сухого носа. Мы задержались в светлом коридоре, куда столько раз с тех пор Элен выходила меня встречать с детьми, цепляющимися за ее юбку. Любезным ровным голосом она говорила мне: «А, это вы, милый Сильвио, входите. У нас остались яичко и котлетка. Не хотите ли пообедать?»
Мой милый Сильвио… В тот вечер она меня так не называла, а просто спросила:
— Сильвио, — и это слово само по себе было полно неги, — вы надолго к нам?
Я не ответил, но спросил, указывая на тень больного:
— Вам очень тяжело?
Она вздрогнула.
— Довольно тяжело, это так, но я не хочу, чтобы меня жалели.
Я продолжал настаивать:
— Но он скоро умрет. Франсуа вернется.
— Он вернется, — сказала она. — Но лучше бы он вообще не уезжал.
— Вы все еще любите его?
Мы оба произносили слова по инерции. Наши губы двигались, но они не говорили правду. Только наши глаза вопрошали и узнавали друг друга. И лишь когда я поцеловал ее, наши губы наконец перестали лгать.
Я никогда не забуду это мгновение. Именно тогда я увидел на выбеленной стене тень, отбрасываемую нашими склоненными друг к другу головами. Кругом горели лампы и светильники. По всему огромному пустому коридору плясали и метались, удаляясь, тени.
— Элен, — позвал больной.
Мы не пошевелились. Казалось, она поглощала, вдыхала в себя мою душу. А я, выпустив Элен из своих объятий, любил ее уже чуточку меньше.
Из набросков к роману «Вино одиночества» (цит. по: Olivier Philipponnat et Patrick Lienhardt. La Vie d’Irène Néminovsky. Paris: Grasset-Denoël, 2007, p. 62).
Цит. по: Frédéiric Lefbèvre. «Еn marge de l’Affaire Courilof. Radio-Dialogue entre F. Lefévre et Mme I. Némirovsky» // Sud de Montpellier , 7 juin 1933 (транскрипция радиоинтервью от 2 июня 1933 г.).
Первоначально опубликован в журнале «Грингуар» под названием «Города Восточного Средиземноморья» (Les Echelles du Levant, 1939).
Книга «Жизнь Чехова» увидела свет в 1946 году, став первым из посмертно опубликованных произведений Немировски.
Цит. по: Irène Némirovsky. La vie de Tchekhov. Paris: Albin Michel, 1946, p. 148.
Там же, с. 77.
Там же, с. 79.
Цит. по: «Notes manuscrites d’Irène Némirovsky sur l’état de la France et son projet Suite française, relevées dans son cahier» // Suite française op. cit., p. 531.
Цит. по: «Notes manuscrites d’Irène Némirovsky sur l’état de la France et son projet Suite française, relevées dans son cahier» // Suite française op. cit., p. 522.
«Что же, что же я буду делать, когда ты уйдешь…» ( англ. ). ( Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное. )
Как же так? ( англ. )
Да ( англ. ).
Пуарье — от слова poirier (грушевое дерево) ( фр. ).
Что с тобой, девочка? Ты заболела? ( англ. )
«Смерть Осе» — отрывок из сюиты Эдварда Грига «Пер Гюнт» (1876).
«Николя» — сеть специализированных винных магазинов.
Селимена — персонаж пьесы Мольера «Мизантроп» ( примеч. ред. ).
Жозефин Бейкер (1906–1975) — легендарная афроамериканская танцовщица, покорившая Париж в середине 1920-х гг. танцевальным шоу «Негритянское ревю». Оставшись навсегда во Франции, Бейкер впоследствии прославилась и как киноактриса.
Читать дальше