Грэм Грин - Брайтонский леденец

— Зря мы не захватили с собой каких-нибудь девочек, — пожалел Дэллоу, — в этом притоне их невозможно подцепить. Тут все уж очень шикарное.

— Зайдем-ка в бар, — предложил Кьюбит и пошел вперед. На пороге он остановился и мотнул головой в сторону девушки, одиноко сидевшей со стаканом в руке у длинной хромированной стойки под старыми стропилами.

— Надо бы сказать ей пару слов, Пинки. Знаешь, что-нибудь вроде того, что он был мировой парень, мы, дескать, сочувствуем твоему горю.

— О чем это ты болтаешь?

— Это девушка Спайсера, — объяснил Кьюбит.

Стоя в дверях. Малыш неохотно оглядел девушку: волосы светлые, как серебро, высокий чистый лоб, аккуратный маленький зад, обрисовывающийся на высоком табурете; одинокая со своим стаканом и своим горем.

— Как дела, Сильвия? — спросил Кьюбит.

— Кошмарно.

— Вот ужас! Хороший он был парень. Лучше не найти.

— Ты ведь был там? — повернулась она к Дэллоу.

— Билли давно следовало починить эти перила… — сказал Дэллоу. — Познакомься с Пинки, Сильвия, он самый главный в нашей шайке.

— И вы тоже там были?

— Его там не было, — ответил Дэллоу.

— Хотите еще выпить? — спросил Малыш.

Сильвия осушила свой стакан.

— Ничего не имею против. Коктейль «мотоцикл».

— Два виски, один «мотоцикл», один грейпфрутовый сок.

— Как? — удивилась Сильвия. — Вы что, не пьете?

— Нет.

— Могу поспорить, вы и с девочками не водитесь.

— Убила ты его, Сильвия, — захохотал Кьюбит, — с первого выстрела.

— Обожаю таких мужчин, — продолжала Сильвия, — по-моему, так чудесно быть стойким. Спайси всегда говорил, что вы когда-нибудь развернетесь… а потом… ох, черт, как чудесно! — Она хотела поставить стакан, но, не рассчитав, пролила свой коктейль. — Я не пьяная, — попыталась она оправдаться, — я просто расстроена из-за бедного Спайси.

— Давай выпей, Пинки, — убеждал Дэллоу, — это тебя встряхнет… Пинки тоже расстроен, — объяснил он Сильвии.

В дансинге оркестр играл:

— Выпейте, — предложила Сильвия. — Я была страшно расстроена. Вы же видите — я плакала. Посмотрите, во что у меня превратились глаза… Господи, я еле-еле отважилась показаться сюда. Теперь мне понятно, почему люди идут в монастырь.

Музыка ломала сопротивление Малыша; с ужасом и любопытством он наблюдал за подругой Спайсера — она-то знала толк в игре. Он покачал головой, безмолвный в своей ущемленной гордости. Он знал, в чем его сила — он был главарем; тщеславию его не было пределов, он не мог допустить, чтобы люди, более опытные, чем он сам, сделали из него посмешище… сравнили его со Спайсером и обнаружили, что он еще не… Он страдальчески отвел глаза, а музыка все завывала свое «а днем мечтаю, чтоб забыла» — о той игре, которую все они знали несравненно лучше, чем он.

— Спайси был уверен, что вы никогда не заведете себе девочку, так он мне говорил, — продолжала Сильвия.

— Мало ли чего Спайси не знал.

— Вы ужасно молодой и такой уже знаменитый.

— Лучше нам с тобой уйти, — предложил Кьюбит, обращаясь к Дэллоу. — Кажется, мы тут лишние. Пойдем-ка поглазеем, как там купаются красотки.

Они вышли, тяжело ступая.

— Дэлли всегда замечает, когда мне нравится какой-нибудь мальчик, — сказала Сильвия.

— Кто это — Дэлли?

— Глупенький, да это ваш дружок, мистер Дэллоу. Вы танцуете?… Подумать только, я даже не знаю вашего настоящего имени!

Он наблюдал за ней с робким вожделением. Она раньше была любовницей Спайсера, это ее голос пронзительно звучал по телефонным проводам, назначая свиданья, от нее Спайсер получал таинственные письма в розовых конвертах, адресованные лично ему; даже у Спайсера было что-то такое, чем он мог гордиться, чем мог похвастать перед приятелями — «моя девушка». Он вспомнил, что в пансион Билли иногда присылали цветы с запиской «от разбитого сердца». Он был заворожен ее непостоянством. Она никому не принадлежала, не то что какой-нибудь стол или стул. Он потянулся к ее стакану, попутно обняв ее рукой и неловко сжав ей грудь. Затем медленно проговорил:

— На днях я собираюсь жениться.

Он сказал это так, как будто тоже сделал ставку в этой игре в непостоянство; он не хотел спасовать перед, видавшей виды, девушкой. Подняв ее стакан, он выпил его; сладкий напиток заструился у него в горле, первый раз в жизни алкоголь обжег его небо, ему стало противно. И люди называют это удовольствием, это и еще те забавы. С каким-то ужасом он положил ей руку на бедро… Роз и он… через двое суток после того, как Друитт все уладит, одни, бог знает под какой крышей… а потом, что потом? Он знал, как обычно ведут себя в таких случаях, подобно человеку, который знает законы артиллерийской стрельбы по чертежам, сделанным мелом на доске, но связать эти знания с практикой, с разрушенными деревнями и разорванными на клочки женщинами — для этого требовались крепкие нервы. Его собственные нервы онемели от отвращения — он не хотел ничьих прикосновений, никаких приступов откровенности, он воздерживался от близости как можно дольше, хотя и шел уже по острию ножа.