Ричард Бротиган - Экспресс Токио - Монтана

Учитель танцев был воистину плохим человеком, ведь всякому известно, что синицы обожают семена подсолнуха — особенно зимой, когда тяжелый снег покрывает Землю.

Семена подсолнуха — надежный дьявольский способ поработить сердца и умы синиц, к нему и прибег учитель танцев, купив двадцать больших птичьих кормушек и наполнив их семенами подсолнуха.

Вскоре со всей страны к нему слетелись синицы — подальше от пытливого взора тех, у кого хватило бы совести и желания стать президентом Соединенных Штатов и для кого скандал вокруг жестокого обращения с синицами стал бы первым шагом к высокому посту.

Учитель танцев накупил стофунтовых мешков с семенами подсолнуха, и насытившиеся синицы оказались целиком в его власти. Ради этих семян они были готовы на все.

…что угодно.

Оставалась сущая ерунда — научить их танцевать чечетку. Через пару месяцев под крылом у злодея собралось не меньше сотни, так сказать, синиц-чечеточниц.

Он сшил им маленькие цилиндрики, вырезал тросточки и заставил плясать на огромном, богато украшенном зеркале, что лежало на кухонном столе в окружении грязных тарелок и пустых бутылок.

Он заводил на проигрывателе хорошую чечеточную музыку, Бетховена или диксиленд, и птички танцевали, разрывая свои маленькие сердца, лишь бы получить еще немножко семян подсолнуха.

Как Джон-Одюбоновский Басби Беркли, он обучил их сложным и точным танцам, они исполняли их на этом проклятом зеркале, а сам единственный зритель накачивался дешевым джином из дырявого и уже десять лет как черствого, выдолбленного куска свадебного торта.

Мораль: Не ведитесь на семена подсолнуха. Вы, конечно, не синица — но мало ли что.

Болотная радость открывается мне снова, просачиваясь грязью в предрассветные часы, раскрокодиливая мою реальность и объясняя, что стоячая вода обладает собственным разумом, иногда не хуже, чем у нобелевского лауреата, нужно только разговаривать с этим разумом на его собственном языке и не пытаться превратить его в гималайский горизонт.

Ядовитые змеи?

Они у меня вместо вилок и ножей. Тупая еда превращается в увлекательное приключение. Гамбургер становится вопросом жизни и смерти.

Комары?

Да это всего-навсего кровожадные летучие кондиционеры. Оставьте свой кровавый эгоизм, и все дела.

Трясина?

Для меня трясина — это телефонный разговор с любимой женщиной. Мы с ней мило болтаем о секретной погоде и договариваемся встретиться на следующей неделе в кофейне, что так похожа на болотную радость.

Японская девушка этого не знает, но сегодня величайший день в ее жизни, Эверест ее существования. Ей лет восемнадцать. Приходится гадать, потому что я так и не увидел ее лица. Но что бы ни происходило после нынешнего дня, лучше, чем сегодня, ей уже не будет.

Сойдя на станции Харадзюку с поезда линии Яманотэ, она шагает впереди меня рядом с молодым человеком, обладающим прозрачными замашками постоянного кавалера.

Очень светлые голубые штаны облегают ее, как небо землю. Штаны не случайны. У нее великолепная фигура, и она несет себя, как святыню двадцатого века, лучась от всеобщего поклонения. Она следит за каждым своим шагом и за тенью, что отбрасывает ее тело. Глядя на молящие глаза мужчин, она видит все могущество своей телесной религии.

В какой-то момент, чуть отведя назад руку, она легонько ласкает свою попу, и ей это ужасно нравится. Она знает толк в прекрасном, все оно принадлежит ей. Любовно касаясь его, она счастлива.

Доживи эта девушка хоть до ста лет, жизнь никогда не будет такой же.

К юго-западу от Хелены

В Киото есть буддийская святыня под названием Сад Мхов — в нем тысячи оттенков и фактур мха, а любое его дрожание превращается в музыку, столь чистую и ясную, что каждая ее нота сияет зеленым светом для воспаряющей души.

Саду Мхов более шести веков; немало музыки и молитв расстелились за это время над ним, подобно туману.

Здесь, в Монтане, есть небольшой каньон — сужаясь, он переходит в каменистое ущелье, заросшее тополями. Осенью тополя напоминают желтый водопад, что струится в никуда из ниоткуда.

Старая-старая история — на планете, что зовется Земля, ее знает любая культура: мальчишка лупит барабанными палочками по всему, что попадется на глаза. Он не может таскать за собой барабан, а потому все вокруг становится барабаном.