Джойс Оутс - Блондинка. Том II

Я видел этот офис тысячи раз. Этот диван… Омерзительный, грязный, вонючий!.. От него так и несет бальзамом для волос, сигарным дымом, несвежей бастурмой. Вполне вписывается в общую атмосферу, в которой существует Перлман. Это его образ. На этом вульгарном бродвейском торжище он «бескомпромиссен». Он один, видите ли, «неподкупен».

О!.. Но ведь это правда, разве нет? И потом я думала, ты его д-друг.

Когда нас обоих вызвали в 1953-м на допрос в Комитет по расследованию антиамериканской деятельности, он нанял себе безумно дорогого адвоката из Гарварда. Не еврея, заметь. А я, я нанял парня прямо отсюда, с Манхэттена, одного приятеля. Его прозвали «адвокатом комми»… Я был идеалистом. Перлман же прирожденный прагматик. И мне, надо сказать, чертовски повезло, что не угодил за решетку.

О, Папочка!.. Не бойся, больше этого никогда не случится\ Во всяком случае, сейчас, в 1956-м. Мы в этом смысле стали более прогрессивными.

И он тоже получал сексуальное удовлетворение?

Почему бы тебе не спросить его самого? Ведь он твой давний друг.

Перлман мне не друг! Он с самого начала меня ревновал.

А я думала, это Перлман дал тебе путевку в жизнь. Если б не помог с самого начала…

Можно подумать, я не смог бы сделать карьеру без него! Так, значит, вот что он говорит? Дерьмо собачье!

Я не знаю, что он там говорит. Вообще я по-настоящему так и не знаю мистера Перлмана. В Нью-Йорке у него сотни друзей и… Ну, во всяком случае, ты знаешь его лучше, чем я.

А сейчас ты с ним видишься?

Что? О, Папочка!..

Ты и он… Ведь вы очень часто вместе. И он смотрит на тебя, я сам это видел. И ты тоже смотришь на него.

Разве?

Ну, так особенно. Как умеешь смотреть только ты.

Как это особенно?

Ну, как «Мэрилин».

О, возможно… это просто от нервов.

Тебе вовсе не обязательно говорить мне об этом, милая. Если это для тебя так болезненно и…

Говорить что?

Сколько раз вы с ним…

Папочка, я не знаю!.. Честно, не знаю. У меня голова, а не арифмометр.

Тебе же надо выказывать ему благодарность.

Так ты считаешь, все дело в этом?

Во всяком случае, так было до того, как мы с тобой встретились.

О, Папочка!.. Да, да, да!

И сколько же раз, я спрашиваю? Пять, шесть? Двадцать? Пятьдесят?

Что?

Ты знаешь, что.

Ну, раза… четыре или пять. Точно не помню. Я была Магдой. Меня самой там просто не было.

Кстати, он женат.

Догадываюсь.

Но, черт возьми, я ведь тоже женат! Верно?

Ты хоть раз кончила? Что?

У тебя был оргазм? С ним?

Был ли у меня с ним… О Господи, Папочка, но я же не знала тебя тогда! Я имею в виду лично, как человека. Я знала только твои работы. Я тебя просто боготворила.

Так был у тебя оргазм с Перлманом или нет? Когда он тебя «целовал»?

О, Папочка, был ли у меня когда-нибудь… Это же делалось только ради сцены, ну, ты понимаешь. А потом сцена кончилась.

Ну вот, ты на меня рассердился, да? Ты меня совсем не любишь?

Я люблю тебя.

Нет, не любишь! Не меня.

Конечно, люблю! И хотел бы защитить тебя от себя. И мне не нравится, как низко ты себя ставишь.

О, но ведь я уже спасена! И с тобой моя жизнь началась сначала!.. О, Папочка, ты ведь не будешь писать обо мне, нет? О чем мы с тобой говорили и все такое?.. После того, как я сказала… Ты, наверное, уже меня не любишь, нет?

Милая, перестань, не надо об этом. Уже пора бы наконец понять, что я люблю и всегда буду любить тебя.

Эта пьеса была его жизнью. И Блондинка Актриса, читавшая роль Магды слабеньким бездыханным и бесстрастным голоском, входила одновременно и в пьесу, и в его жизнь. Блондинка Актриса сумела передать все свои страхи Магде, и Магда ожила.

Вот Магда говорит с родителями Исаака и запинается, заикается, и ее тонкий голосок еле слышен, и ты испытываешь смущение, видя, что Блондинка Актриса не соответствует ситуации и вот-вот сдастся. Но затем, в следующей сцене, когда Магда говорит уже более уверенно, ты начинаешь понимать, что Блондинка Актриса играла и играет и что это очень «одаренная» игра — столь интенсивное перевоплощение на сцене, что все, там происходящее, ты начинаешь воспринимать как жизнь. В сценах с Исааком Блондинка Актриса необыкновенно оживлялась, что уже само собой было редкостью в этом сером невыразительном сценическом пространстве и вообще не слишком принято в здешних постановках. Мало того, Блондинка Актриса излучала невиданной силы сексуальную энергию, которая поражала и завораживала и актеров, и зрителей. И уж само собой разумеется, что наибольшее впечатление это производило на Исаака.