Джойс Оутс - Блондинка. Том II

Во время спектакля или прогона Перлман обычно стоял, привалившись к стене, и по ходу пьесы так сопереживал актерам, что неосознанно повторял их мимику и движения, а уж если смеялся, так громче всех в зале и очень заразительно. И зрители тут же дружно присоединялись к этому смеху.

Перлман говорил о театре, как люди говорят о Боге. Или даже больше, чем Боге, поскольку театр — это место и действо, в котором ты участвуешь и живешь. «Будь готов умереть за это! За свой талант! Переверни им души! Будь строже к себе, тогда у тебя получится. На сцене мы наблюдаем жизнь и смерть, мой друг. И если там отсутствуют жизнь и смерть, тогда это ничто».

Порой я сама превращалась в него. О, уж он, как никто, мог…

Да, но ведь он использовал тебя. Как женщину.

Женщину? Но меня меньше всего заботила я как женщина! Никогда!.. Ведь я приехала в Нью-Йорк учиться играть.

И все же мне непонятно твое пристрастие и все эти похвалы в адрес Перлмана. Просто слышать противно, особенно в интервью, как ты преувеличиваешь его роль в твоей жизни. А он все сожрет и не поморщится, для него это хорошая реклама.

О, но ведь это же правда… разве не так?

Ты просто хочешь тем самым отвлечь внимание от себя. Женщины часто это делают. Уступают разным хвастунам и сутенерам. Ты ведь знала, как играть, дорогая. Уже когда пришла.

Я знала? Нет.

Конечно, знала. И мне неприятно, что ты так себя принижаешь.

Разве? Смешно!..

Ты уже была чертовски хорошей актрисой, когда приехала в Нью-Йорк. И ни хера он тебя не создал.

Ты меня создал.

Никто тебя не создавал, ты всегда была только собой.

Что ж, иногда мне кажется… я действительно кое-что понимаю. Особенно в кино. Вообще-то я читала Станиславского. И еще дневник… этого, как его… Нижинского.

Нижинский…

Да, Нижинский. Но я сама не понимала, что знаю. На практике. Это все приходило, когда я начинала играть. Импровизировать. Знаешь, это все равно что чиркнуть спичкой и…

Ладно, к черту все это. Ты актриса с редким природным дарованием. И была ею с самого начала.

Ну да! Ты что, с ума сошел, Папочка? Что-то я не понимаю…

Просто я хочу сказать, милая, ты уже родилась с этим даром. Своего рода гений, вот кто ты. И тебе не нужна никакая теория! Забудь ты этого Станиславского! И Нижинского тоже! И его.

Да я о нем никогда и не думаю.

Он все время вмешивается. Влезает тебе в душу. Всем хочет руководить, даже твоим талантом. Как какой-нибудь ублюдок с большими толстыми пальцами — схватит бабочку, раздавит ее тельце, оборвет крылышки.

Эй, да никакая я не бабочка! Вот, пощупай! Чувствуешь, какие мускулы? Вот здесь, на ноге. Я же танцорка.

Все эти гребаные теории для таких, как он. Сам ни писать, ни играть толком не умеет.

Дай я тебя поцелую, Папочка! Перестань!..

Эй, послушай-ка! Мистер Перлман вовсе не был моим любовником. По-настоящему.

Что это значит «по-настоящему»?

Ну, он может, и проделывал кое-какие штуки, но это не было… И не надо на меня так смотреть, Папочка. Ты меня просто пугаешь.

Что именно он делал?

Да ничего особенного.

Он… тебя трогал?

Ну, да, наверное. А что?

Как мужчина трогает женщину?

М-м-м-м! Даже не знаю.

Может, вот так?.. Или так?

Но, Папочка, я же сказала, между нами не было ничего такого особенного. Понимаешь? То есть?

Ну, во-первых, все это было у него в офисе. Он попросил… он сказал, что хочет взять у меня интервью. У меня. Представляешь? Сказал, что его одолевают сомнения. Ему непонятно, к чему это знаменитой кинозвезде понадобилось учиться в его театре? Он даже подозревал, что я сделала это… ради рекламы. Ну, ведь каждому, как ему кажется, интересно, куда я уехала, что делаю. Решила ли я навсегда расстаться с кино? Он так и выстреливал в меня этими вопросами. Он такой подозрительный, но винить его в этом трудно. Кажется, я заплакала. Откуда ему было знать, что «Мэрилин Монро» тоже человек?.. Он ожидал увидеть именно ее.

И что же за вопросы он тебе задавал?

Ну… о моих мотивациях.

И в чем же они заключаются?

В желании… не умереть.

Что?!

Не умирать. Держаться-

Слушай, я просто ненавижу, когда ты так говоришь! Прямо сердце разрывается.

О, прости! Больше не буду.

Так, значит, он занимался с тобой любовью. И сколько же раз?

Да не л-любовь это была! Я сама не знаю что. Папочка, пожалуйста, не надо больше об этом! Я так плохо себя чувствую. А ты на меня сердишься.