Джойс Оутс - Блондинка. Том II

— Но ты была храброй. Ты поступила правильно. Ты родила ребенка. Ты родила… меня.

Глаза Глэдис по-прежнему оставались закрытыми. Бескровные губы ввалились. Она погрузилась в сон, как погружаются в темные таинственные воды, куда не было доступа Норме Джин. Хотя она и слышала легкий шепот волн возле самой постели.

Из клиники в Лейквуде Норма Джин сделала всего один звонок. Набрала номер своего дома в Голливуде.

Телефон звонил и звонил. «Помогите мне, пожалуйста! Мне так нужна помощь!»

Норма Джин хотела уехать из Лейквуда сейчас же, немедленно, потому что она плакала и кожа вокруг глаз воспалилась и покраснела. Она была Нелл, полностью дезориентированная и сжигаемая страхом, но вынужденная в глазах других вести себя и действовать нормально. Однако директор клиники все же настоял на приватной беседе. То был средних лет мужчина с устрично — овальным лицом, в очках с толстыми стеклами в черной дешевой оправе. По тому, как возбужденно звучал его голос, Норма Джин догадалась, что он видит в ней не дочь его пациентки, Глэдис Мортенсен, но знаменитую киноактрису. Возможно даже «белокурый секс-символ американского кино». Неужели он посмеет попросить у нее автограф? В такой момент? Пусть только попробует — она разразится самой непристойной бранью, она разрыдается. Она этого просто не вынесет!

Но доктор Бендер анализировал состояние своей пациентки, Глэдис Мортенсен. В целом самочувствие ее можно было бы назвать вполне удовлетворительным. Отмечался даже определенный прогресс — с момента ее попадания в частную клинику. Однако порой, что свойственно многим пациентам в ее состоянии, она «срывалась» и вела себя в такие моменты самым опасным и непредсказуемым образом. Параноидальная шизофрения, нравоучительно и добродушно пояснил далее доктор Бендер, болезнь загадочная.

— Знаете, она всегда несколько напоминала мне обширный склероз. Таинственная болезнь, ни один врач на свете так ее до конца и не понял. Синдром симптомов. — Ну и далее в том же духе. Некоторые теоретики считали, что параноидальную шизофрению можно объяснить взаимодействием пациента со средой и другими людьми; были также теоретики, фрейдисты, искавшие объяснений исключительно в детстве больного. И наконец кое-кто из ученых считал, что происхождение болезни следует искать в чисто органических, биохимических процессах.

Норма Джин кивала, давая понять, что слушает, и очень внимательно. Она улыбалась. Улыбалась даже в такой момент, совершенно вымотанная, угнетенная случившимся, ощущая боли в животе, где сидел ребенок, вспоминая о многочисленных деловых встречах на Студии, которые она пропускает. О, она совершенно забыла о них, она даже не позвонила, предупредить, отложить, как-то объяснить свое отсутствие. Она твердо знала одно: она должна улыбаться. Улыбки предполагаются от всех женщин, в особенности от нее.

Наконец она заметила грустно:

— Я больше не спрашиваю, выйдет ли когда-нибудь моя мать из клиники. Я так полагаю, что нет. Утешает одно: здесь она в безопасности и… вполне с-счастлива. Полагаю, это максимум, на что можно рассчитывать?

Доктор Бендер мрачно кивнул:

— Мы в Лейквуде никогда не теряем надежды в том, что касается наших пациентов. Никогда! Но, да, разумеется, в каком-то смысле мы тоже реалисты.

— Она наследственная?

— Простите?

— Болезнь моей матери. Она передается по наследству? Она в крови?

— В вашей крови? — Доктор Бендер произнес эти слова с таким видом, будто никогда прежде не слышал ничего подобного. А затем уклончиво ответил: — Да, в некоторых семьях отмечалась подобная тенденция. А в семьях других больных — абсолютно ничего подобного!

Норма Джин с надеждой подхватила:

— Знаете, отец у меня был совершенно нормальным человеком. Во всех отношениях! Я, правда, его не знала, видела лишь фотографии. Но много слышала о нем. Он умер в Испании, в 1936-м. Я имею в виду он погиб. На войне.

И только когда Норма Джин поднялась и собралась уходить, доктор Бендер все-таки попросил у нее автограф. Попросил, рассыпаясь в извинениях, объясняя, что он вовсе не тот человек, что позволяет себе подобные вещи, и прочее. Но если Норма Джин не возражает, пожалуйста!

— Это не для меня. Для моей тринадцатилетней Саши. Она мечтает стать кинозвездой, воображает, что из нее получится!

Норма Джин почувствовала, как губы у нее раздвинулись в прелестной улыбке. Все же тренинг очень много значит! Правда, в тот же момент она почувствовала, что у нее начинается мигрень. Вместе с беременностью и прекращением менструаций у нее прекратились и невыносимые головные боли, и колики в животе. Но теперь она поняла, что мигрень началась, и в панике подумала, как бы быстрее добраться вместе с младенцем до дома. Однако она любезно поставила на обложке «Фотоплей» свою воздушную летящую подпись. (И подпись тоже была специально разработана для «Мэрилин» на Студии. В сравнении с ней ее настоящая подпись, «Норма Джин Бейкер», выглядела жалкими примитивными каракулями.) На обложке журнала «Фотоплей» Мэрилин красовалась в роли Розы — роскошная, сексуальная, соблазнительная женщина. Голова откинута назад, глаза сощурены и смотрят мечтательно, губы игриво выпячены вперед. Разбухшие груди едва ли не выпадают из пронзительно-синего, цвета электрик, платья на бретельках — Норма Джин была готова поклясться, что никогда в жизни не надевала этого платья. Вообще она совершенно не помнила об этой обложке. И о снимке тоже не помнила. Может, и не снималась вовсе?