Джойс Оутс - Блондинка. Том II

Я плачу от горя. Я рыдаю потому, что слишком счастлив. Потому, что я — Бог.

Иногда они с мужем вместе смотрели телевизор, но того интересовали лишь спортивные программы. Она сидела, глядя на голубой экран, но мысли ее витали где-то далеко-далеко. И она видела себя в узком пурпурном, расшитом блестками платье, летящей в небесах, словно статуя, сорвавшаяся с какого-то воздушного аппарата, — руки раскинуты, белые волосы развеваются по ветру. Делала над собой усилие, торопясь отпустить замечание по поводу спортивного эпизода, промелькнувшего на экране, или спросить мужа, что там произошло. Обычно она формулировала свои вопросы следующим образом: О, что это все означает? Боюсь, я пропустила главный момент. В перерывах на рекламу муж терпеливо объяснял.

Она избегала смотреть по телевизору новости — из страха, что выплеснувшееся на экран зло мира ее расстроит. В Европе Холокост закончился, теперь он незримо и незаметно распространялся по всему миру. Поскольку нацисты эмигрировали в другие страны, она это знала. Особенно много их было в Латинской Америке (ходили даже слухи, что сам Гитлер туда сбежал). Известные нацисты проживали инкогнито в Аргентине, Мексике, а также в городе Ориндж, штат Калифорния. Ходили слухи, будто бы высокопоставленные нацистские чины сделали себе пластические операции, пересадили волосы, словом, полностью изменили внешность. И теперь успешно занимаются банковским бизнесом, а также «международной торговлей» в Лос-Анджелесе. Один из самых талантливых сподвижников Гитлера, человек, писавший для него все его речи, работал инкогнито на какого-то калифорнийского конгрессмена, часто мелькавшего в новостях и известного своей яростной антикоммунистической пропагандой.

Сидя за маленьким белым «Стейнвеем», некогда подаренным Глэдис самим Фредериком Марчем, она снова становилась Нормой Джин и медленно и тихо наигрывала несложные детские пьески. Мистер Пирс подарил ей ноты «Вечеров в деревне» Бартока. Бывшему Спортсмену звонил его адвокат, предупредил, что ее могут вызвать по повестке. Она об этом не думала. Она знала, что мистер Икс, мистер Игрек и мистер Зет были допрошены Комитетом по расследованию антиамериканской деятельности и что они «назвали имена». И из-за них уже пострадал один человек, драматург Клиффорд Одетс. Но мистер Одетс не был ее драматургом. Она думала не о политике, а о том, как правильно дышать. Ведь дыхание — чрезвычайно важный процесс, это способ подумать о душе и не думать о политике или о ребенке, которого выскребли из нее и выбросили в ведерко, как выбрасывают мусор. И еще это способ не думать о том, что, возможно, сердечко ее ребенка успело трепыхнуться один или два раза, перед тем как его настигла немедленная смерть. (По уверениям Ивет, смерть в таких случаях наступает немедленно, и все это вполне легально и принято в самых цивилизованных странах, в частности Северной Европы.)

Но чаще всего она вообще не думала обо всех этих вещах, не читала газет, не смотрела новостей по телевизору. Где-то вдалеке, на краю света, в Корее, войска ООН оккупировали чреватую опасностями территорию, где царили варварские обычаи и порядки, но ей не хотелось знать печальных подробностей. Ей не хотелось знать о ядерных испытаниях, которые правительство США проводило всего в нескольких сотнях миль к востоку, в Неваде и Юте. Возможно, за ней действительно наблюдали правительственные информаторы, возможно, Монро даже была внесена в пресловутый «список», но ей не хотелось думать об этом. Да и к тому же разве мало было таких списков, разве мало было в этих списках имен в том, 1954 году?..

Не в силах повлиять на событие, мы должны проходить мимо в молчании, подобно вечно вращающимся сферам небесным.

Так говорил Нострадамус. Она читала также Достоевского, «Братьев Карамазовых». Ее глубоко тронул образ Грушеньки, этой по-детски жестокой белогрудой и сладкоголосой двадцатидвухлетней девицы, чья яркая пейзанская красота была недолговечна, как цветок, но чьей горечи хватило бы на века. О, в другой жизни она, Норма Джин, непременно бы родилась Грушенькой! Она читала короткие рассказы Антона Чехова, зачитывалась ими ночи напролет, и в эти моменты переставала понимать, где находится, кто она такая, и резко вздрагивала и вся сжималась при любом прикосновении (раздраженного мужа, к примеру) подобно не защищенной раковиной улитке. Она читала «Душечку» — и была Оленькой! Она читала и обливалась слезами над «Дамой с собачкой» — она становилась молодой замужней женщиной, которая влюбляется в женатого мужчину, и это переворачивает всю ее жизнь! Она читала «Два Владимира» — и становилась молоденькой женой, которая без памяти влюбилась, а потом разлюбила собственного мужа-соблазнителя! А вот дочитать до конца «Палату № 6» она была просто не в силах.