Джойс Оутс - Блондинка. Том II

(Хотя в те дни она не слишком страдала бессонницей. Вернее, в те ночи.) Занималась игрой на пианино, самостоятельно. Долгие мечтательные часы просиживала за маленьким белым пианино, которое перекупила у Клайва Пирса, починила, настроила и перевезла к себе в дом. Правда, пианино уже нельзя было назвать в строгом смысле белым, оно приобрело оттенок слоновой кости. Тональность получалась или диезной, или бемольной, в зависимости от того, какой частью клавиатуры пользоваться. Мистер Пирс был прав: она никогда не играла «Fiir Elise» Бетховена и ни за что не научится играть. Ну, во всяком случае, так, как следовало бы играть «Fur Elise». Но ей все равно нравилось сидеть за пианино, осторожно нажимая на клавиши, пробегая пальцами от дискантовых нот до басов. Если она слишком старательно и энергично нажимала на басы, ей казалось, откуда-то из глубины вод доносится до нее бархатный мужской баритон и ему вторит женское сопрано. Ты говорила мне, что у тебя ребенок. Ты говорила мне, что у тебя будет этот ребенок. А затем вдруг прорезался голос Глэдис, и Норма Джин всякий раз вздрагивала, слыша эту перекличку: Никому никогда не позволю удочерить моего ребенка! Пока жива, этого не будет, никогда!

И еще ее часто обнимал муж, который ее просто обожал. Обнимал и держал крепко-крепко, и руки у него были такие сильные, мускулистые. Как бы ей хотелось нарисовать его, этого красивого мускулистого мужчину! Этого доброго своего мужа — папочку. Нет, лучше сделать его скульптуру. И вот она начала брать уроки рисования. Вечером, по четвергам, в Академии искусств Западного Голливуда, и нельзя сказать, чтобы муж это одобрял. И еще она училась готовить ему итальянскую еду, когда они ездили навещать его родителей в Сан-Франциско, что случалось довольно часто. И свекровь учила Блондинку Актрису готовить любимые блюда Бывшего Спортсмена, всякие там итальянские соусы и ризотто. Газет она почти не читала. Бульварные газеты и журналы не читала вовсе. С голливудскими людьми виделась мало. У нее был новый адрес и новый номер телефона. Она послала своему агенту бутылку шампанского с запиской:

У Мэрилин бесконечный медовый месяц.

Прошу не доставать не беспокоить!

Она читала «Учение Нострадамуса». Она перечитывала «Науку и здоровье» Мэри Бейкер Эдди. У самой у нее здоровье было просто отменное, спала она хорошо и надеялась в самом скором времени забеременеть — в первый раз, так она сказала Бывшему Спортсмену, который был ее мужем, ее Папочкой и который обожал ее. Он снял для нее просторный дом в стиле гасиенда, к северу от Бель-Эр и к югу от Стоун-Каньон-резервуар. Дом прятался за высокой каменной стеной, увитой бугенвиллеями. Иногда ночами она слышала легкий шорох на крыше и у окон, точно кто-то скребся к ним в дом. И думала: должно быть, паукообразные обезьяны! Хотя прекрасно понимала, что никакие паукообразные обезьяны здесь не водятся. Муж спал крепко и не слышал ни этих звуков, ни каких-либо других. Спал он в боксерских трусах, и во время сна короткие кудрявые седеющие волоски на его груди, животе и в паху становились влажными, а кожа маслянисто блестела от пота. Это был «папочкин» запах, и он ей страшно нравился. То был запах настоящего мужчины! Сама она только и делала, что принимала душ, мыла волосы шампунем, часами лежала в лечебных ваннах. И припоминала при этом, что то ли в сиротском приюте, то ли в доме у Пиригов ей приходилось пользоваться ванной, где уже успели помыться другие, иногда целых пять-шесть ребятишек. Но теперь она могла наслаждаться собственной ванной сколько угодно долго, лежать там и сонно нежиться в воде с хвойными солями, делать дыхательные упражнения, предписанные йогой.

Глубоко вдохнуть. Задержать дыхание. Затем медленно выдыхать, следить за тем, как воздух выходит из нее пузырьками. И повторять при этом: Я ДЫШУ. Я ДЫШУ.

Она уже не была Лорелей Ли, с трудом вспоминала, кто она такая, эта Лорелей Ли. Фильм уже принес студии миллионы долларов и принесет еще, а она за все свои труды и старания получила меньше 20 000. Но не слишком переживала по этому поводу, потому, что уже не была Лорелей Ли, которую интересовали лишь деньги и бриллианты. Не была она и Розой, решившей убить обожавшего ее мужа; не была Нелл, пытавшейся убить ту маленькую несчастную девочку. Нет, если она и вернется к игре, то будет играть исключительно серьезные роли. Возможно, станет театральной актрисой. Она всегда восхищалась театральными актерами, только их и считала «настоящими». Иногда она каталась на велосипеде или бегала вокруг водохранилища. Иногда замечала на себе взгляды посторонних. Соседей, которые знали, кто они такие, Бывший Спортсмен и его жена, Блондинка Актриса, знали, но никогда не нарушали их покоя. Ну, или почти никогда! Правда, попадались и другие — люди, выгуливающие своих собак, прислуга из соседних домов, мужчины со скрытыми камерами. Были персонажи видимые и невидимые. Ей казалось, что Отто Эсе еще жив и что он не одобряет ее брака с Бывшим Спортсменом. Как и ее любовники, Близнецы, которые поклялись (о, она точно знала это!) отомстить. Будто не хотели, чтобы их ребенок умер. Будто бы не понуждали ее к этому. То было счастливое и спокойное время для Блондинки Актрисы, и она начала понимать, что жизнь состоит из дыхания. За вдохом следовал выдох. Как просто! Она была счастлива! Совсем не несчастна, как Нижинский, который в конце концов сошел с ума. Великий танцор Нижинский, которого все обожали. Нижинский, который танцевал только потому, что в танце было его предназначение. Ему просто предназначено было сойти с ума, и вот что он говорил: