Джойс Оутс - Блондинка. Том II

Она сумела стать самой высокооплачиваемой в мире киноактрисой, однако любила ввергнуть в шок окружающих, заявив примерно следующее: «Знаете ли, я ни черта не смыслю в актерской игре. Ничего нового в этот бизнес не привнесла. Я его просто не уважаю, этот бизнес. Просто зарабатываю на жизнь. Так уж она сложилась, жизнь. И, чтобы достичь в ней успеха, вовсе не обязательно пускать в ход подлые уловки или вываливаться в грязи, снимаясь в порнофильмах».

О красавице Брюнетке говорили, что она шагала от роли к роли, от сцены к сцене, покорно выполняя все требования режиссера, и дубляжей у нее почти не бывало. Что хорошо для режиссера, то и для нее сойдет. Она крайне редко прочитывала весь сценарий до конца, ее мало волновало и интересовало, какие роли выпали на долю других актеров, ее партнеров по фильму. Она учила свою роль, торопливо считывая реплики с листа, пока ее гримировали или одевали. Она была наделена страстью к азартным играм и четким, быстрым и ясным умом прирожденного игрока. Тело ее было само совершенство, хотя она не обладала ни роскошным бюстом Блондинки Актрисы, ни ее шикарной задницей. У нее было изумительных пропорций лицо в форме сердечка с немного выступающими скулами, нежно очерченным подбородком с ямочкой и блестящими темными глазами. Вы видели это лицо и тут же вспоминали полотна Боттичелли. На ум приходила также классическая греческая скульптура. И уж определенно оно не вызывало таких ассоциаций, как Голливуд, Калифорния, 1960-х, и в еще меньшей степени — городок Грабтаун, штат Северная Каролина, начала 1920-х. О, если бы я могла быть такой женщиной! Впрочем, мы очень похожи, внутренне.

Блондинка Актриса услышала собственный, по-девичьи высокий и нервный голос:

— Но я актриса! В этом сама моя жизнь!.. Вот почему я так стараюсь, просто из кожи лезу вон. Все лучшее во мне — это прежде всего актриса.

С небрежной усмешкой Брюнетка закурила сигарету — тоже как-то по-мужски, одной рукой, не зажигалкой, а спичкой, которой так ловко чиркнула о коробок. Выпустила длинную струю дыма, отчего глаза у Блондинки Актрисы тут же заслезились, и заметила, не слишком добродушно, поучительным тоном старшей сестры:

— Лучшее для кого, Норма? Для фанов, что ли? Для студийных боссов? Для Голливуда?

На что Блондинка Актриса ответила:

— Нет! Для… Для всего мира. Для времени. Для всех, кто меня переживет. — Она запнулась, глаза ее расширились, смотрели растерянно и с тревогой. Для…

Красивые глаза Брюнетки, опушенные длинными стрельчатыми ресницами, были устремлены на нее. Смотрели так пристально, так соблазнительно. Гипнотически. Блондинка Актриса вся задрожала под этим взглядом, потеряла дар речи, была не в силах думать. В воспаленном бензедрином сознании пронеслось воспоминание — Гарриет, перед ней Гарриет, сидит смотрит на нее невозмутимыми темными глазами, а вокруг лица плавают кольца сигаретного дыма. Моя темная искусительница-сестра. Моя сестра — крыса.

Брюнетка же тем временем говорила:

— С чего это ты так завелась? Ты же МОНРО! То, что ты делаешь, называется МОНРО. Пусть даже каждый новый твой фильм отныне будет полным провалом, ты все равно останешься МОНРО. На всю жизнь. Будешь МОНРО и после смерти. Эй, ты чего, а? — Она заметила странное выражение на лице Блондинки Актрисы. Но ведь я пока живая! Я живая женщина! — Никто не способен сыграть блондинку лучше тебя. В кино всегда была какая-нибудь блондинка. Была Харлоу, были Ломбард, и Тёрнер, и Грэбл. А теперь есть Монро. Может, ты последняя?

Блондинка Актриса смутилась. Был ли в этих словах какой-либо подтекст? Ночами ей подолгу не удавалось уснуть, муж, Драматург (надо сказать, в Голливуде к этому загадочному человеку относились с почтительным снисхождением), уехал по ее настоянию в Нью-Йорк, она снова жила одна в Голливуде, будто плавала на айсберге посреди холодного бурного моря; теперь она не только утратила дар четко выражать свои мысли, но и сами мысли стали какими-то путаными и обрывочными. Она прямо физически ощущала, как трещит и рвется тонкая нить мысли. Она устала непрерывно думать и терзаться угрызениями совести; а противоядием этой усталости служили распад полное безумие; еще этот пустой, стеклянный взгляд Глэдис Мортенсен, и Норма Джин осознавала это и одновременно отказывалась верить, это стало тайным подтекстом ее жизни.

Возможно, Брюнетка догадывалась. Брюнетка была очень привязана к Блондинке Актрисе. Очевидно, в ней говорила девочка, некогда жившая с родителями на ферме в Северной Каролине, которую инстинктивно влекло ко всем слабым и убогим — некогда таким хорошеньким пушистым цыплятам, превратившимся в кур и начавшим терять оперение; и теперь на них налетали и клевали бывшие, более сильные их товарки, и они истекали кровью и были обречены. Жалела она и самых маленьких поросят из огромного выводка — не способные прорваться к сосцам свиноматки, они слабели, хирели и тоже были обречены. Их могли растоптать, даже сожрать более крупные, сильные собратья… сколько же их, раненых и несчастных! Хотелось спасти их всех. Когда ты ребенок, тебе хочется спасти их всех.