Владимир Маканин - Испуг

В здании, что рядом, на первом этаже – у самого окна – спала молодая девчонка. Живьем!.. Спящая, полуприкрытая, с пухлыми щечками и настолько живьем, что на ее подбородке застыла крохотная слюнка. Выползшая из уголка ее губ… Полускатившаяся… Плечо и одна грудь (в обход легкого одеяла) отлично просматривались. Но особенно ярко, броско, дразняще сияли ее белые коленки. Чудо!

Это здание (в три этажа) по замыслу было скорее всего реабилитационным отделением. За большими немытыми окнами там можно было видеть шведскую стенку, тренажеры… Даже баскетбольный щит с кольцом. Все это пока что пылилось и ржавело. Говорили, некто купил… Говорили, вот-вот… Однако здание пустовало. А девчонка в пустом доме – как ночной сторож, на всякий случай . От нас, если считать, всего-то в пятнадцати – двадцати шагах. Спящее чудо!.. То-то к «оконной позиции» прямо с табуретом скакал Дибыкин! То-то каждый из старикашек спешил, рвался туда. То-то эти слюнявые так лихорадочно менялись!.. Сейчас и меня отсюда попросят. Мол, засиделся ты, Петр Петрович!

Обычное дело наших дней: молодая девчонка сторожит ночами мертвое здание. Пригляд. За гроши, разумеется… Вдруг я понимаю, что руками, пальцами, чуть ли не ногтями я вцепился в табурет под собой… пальцы до боли! Не уйду сразу! (Перевожу глаза с окна на демонстрационный экран – с нимфы на нимфу.) Меня охватывает легкая паника. Я здесь не вечный. Вот-вот прогонят отсюда.

Я вовсе не обольщен этим живым телом: девчонка хорошенькая разве что по молодости. Наверняка простуженная (по погоде)… Слегка сопливая (со сна). И честно сказать, нимфа живая – проигрывала нимфе-картинке. Но она, живая, ударила, выстрелила мне по мозгам. Она разбудила. Только теперь я был там … В оливковой роще. Я туда влетел… На скорости!.. – и только теперь нимфа на экране ожила вполне. В настоящую живопись надо врываться. Именно так. Врываться, а не входить с замирающим сердцем. В живопись надо прыгать – прыгать с трамплина. (Как прыгают на лыжах. На вытянутых, чуть раскоряченных, шатких и летящих по воздуху лыжах.)

От дубля жизни и живописи стеснило сердце. Этой жажды не объяснить. Я сомлел… А спящая чуть повернулась. Тоже знает. (Меняет ракурс.) И одеялко и простынка чуть сползли… О Господи… Вот оно как. У заспанной бедняжки… У нее… У этой девчонки не было стопы. На левой ноге.

По счастью, углом одеяла были прикрыты ее пах и живот. Классика позы. И так нестерпимо ярко и вызывающе сверкали эти выставленные белые коленки.

Мысль включилась – я искал глазами костыли. Либо палку с опорной ручкой… Нет… Ничего…

Но внимательный глаз нашел. Глаз наткнулся… Под раскладушкой, на которой покалеченная девчонка спала… Протез съемный. На ночь она его с ноги снимает. Дешевый… Грубый, жуткий ботинок. Шнуровка… и скрепы.

– Без протеза ей легче. Ей, конечно, легче… Спать легче, – сострадая, бубнил я неизвестно кому. (Самому себе. Застигнутому врасплох.)

А со спины ко мне уже подобрался Чижов. Уже торопил (посмотрел?.. освобождай, освобождай место!).

– Не туда смотрите, – заметил он мне.

Мол, стопа стопой – а смотреть на девчонкины ноги надо чуть повыше. Сказка в изгибе… Красота … Увидели?.. Сказка в изгибе колен .

– Не понял… Что? – переспросил я. – Что вы сказали?

– Не я… Гумилев, – проворчал старый школьный учитель, досадуя на тотальное невежество масс. – Сказал поэт Гумилев. Сказка в изгибе колен .

Июльской ночью поселок тих – все спят. За день воздухом надышались. А все же в запас на каждой даче открыта веранда, пусть летний воздух ломится к нам в постель. Мы спим, а воздух сам собой к нам!.. Коротко наше лето.

На скамейке, где чета старых берез, сидят полуночники – старики Петр Петрович и Петр Иваныч. Тоже чета… Уже всё переговорено. Уже молчат… Петр Петрович докурил сигарету и поднял голову к небу, напрягая интеллект. Смотрит. Припоминает созвездья.

Петр Иваныч звёзды не знает. (Зато он чувствительнее.) Заскучав, он слегка прихрапывает. Сидя всхрапнуть – это сладко!.. Формально стариков связывает сейчас бутылка портвейна. Портвешок в поселке совсем неплох. (И недорог.) Также и в портвешке лучше понимает чувствительный Петр Иваныч. И откупоривает бутылку Петр Иваныч просто великолепно. В скорости ему нет здесь равных.

При таком стремительном откупоривании интеллектуал Петр Петрович всегда волнуется. Петр Петрович (мысленно) очень хочет успеть досчитать до трех-четырех. Но где там!.. Бутылка открыта… Он не успел досчитать и до двух.