Владимир Маканин - Погоня

— В нашем комиссионном магазине?

— Ну да.

— Занзибарочку бы! — томится у телевизионного экрана сантехник Зуев.

Не боги обжигают горшки. Игорь Петрович научился сбывать и женские парики, и мужские подтяжки — был бы товар. Он научился быть осторожнее, и братья-спекулянты в комиссионке его не чураются. Они жмут ему руку. Они зовут его Жорик. Он не виртуоз в их деле, но, во всяком случае, он не голодает. Вернувшись из комиссионки, он тут же начинает строчить в записную книжицу: «Туфли, три пары, 285 руб. (из них 120 Ф-Л.). Портфель, натур, кожа, 90 руб. (из них 55 Ф-Л.)…»

Приходит Фин-Ляляев:

— Светланы все нет?

— Нет.

— Слышь — и где она шляется? Вдруг исчезает, и нет ее…

Игорь Петрович неопределенно машет рукой — где-то шляется!

— Ты, что ли, ее не ревнуешь? — спрашивает старый Фин-Ляляев.

— Нет.

— Это хорошо. Счастливый характер.

В голосе Фин-Ляляева слышится некая стариковская ирония. Творец отрывает глаза от записной книжки. Он суров. Он при деле. И лишней болтовни он не потерпит.

— Ладно, ладно, — обрывает творец грубо. — Не твоя печаль, папаша.

— Я ж только похвалил — не ревнуешь, вот и молодец.

— Давай о деле — товар принес?

Фин-Ляляев извлекает товар из сумки.

— Вот, — показывает он. — Три галстука.

— Вижу. Сколько хочешь?

Они яростно торгуются. Игорь Петрович теперь обговаривает дележ барыша вперед и потому не уступает ни рубля.

— А еще костюмчик, — говорит Фин-Ляляев, вынимая целлофановый пакет, — который для захоронения. Светло-серый. Дамский.

— Не возьму.

— Не беспокойся, милок. Верное дело: я уж нашел тебе покупателя на этот костюмчик. Он придет нынче к комиссионке…

— А вдруг дело сорвется?

— Что?

— Вдруг он не купит — тогда я буду бегать с твоим костюмчиком по кладбищам? искать жмуриков?

— Почему же жмуриков — на крайний случай можно продать любой даме. Живой.

— Увы, папаша, нет.

— Почему?

Игорь Петрович разглядывает пакет. Читает ярлык.

— Костюмчики, папаша, специальные. После того как надорвешь целлофановый пакет, они, извиняюсь, тают. Испаряются. Костюмчик рассчитан на несколько дней — тутприложено пояснение на английском.

Фин-Ляляев охает — смотри-ка дела какие! Потом говорит:

— Вот видишь, как умно, что я нашел настоящего покупателя.

— Это мне и удивительно — а ты, часом, не опера на меня навел?

— Что ты…

— Смотри мне! — Игорь Петрович склоняется над записной книжицей и продолжает подводить баланс. Туфли, три пары. Портфель один. Джинсы, две пары …

Старый Фин-Ляляев привычно облизывает губы:

— Кофейку бы.

— Свари, папаша, свари. Ты ведь помнишь, где кухня.

Авечером появляется Светик. Исхудавшая, щеки запали, возбужденная и — сияющая.

— Нашлась! — кричит она с порога.

Игорь Петрович только что из комиссионки и как раз фиксирует в записной книжице состоявшуюся продажу костюмчика, светло-серого, дамского, с искрой, одна штука …

— Да ну? — говорит Игорь Петрович спокойно. — Наконец-то.

— Нашлась! Нашлась Божья Матушка, родная наша, долгожданная, двадцатитысячная!

Светик взахлеб рассказывает — икона у одного инженера по фамилии Разин. Живет на Профсоюзной. Тихий такой человечек. Спокойный. Малокровный инженер Степан Разин — звучит? Ну, может, не Степан, а Семен. Тоже красиво… Повесил икону на стеночку, и будет у него Божья Матушка висеть там день за днем. Никуда не исчезнет. Жены у него нет — холостячок…

— И даже холостячок?

— Вот именно. И до чего ж тихий. И с портфелем на работу ходит. Почти как Тонкострунов. Даже лучше, чем Тонкострунов!

Игорь Петрович посмеивается:

— Опять будешь обхаживать?

— Уже.

— Что — уже?

— Уже начали встречаться. Я времени не теряла, он уже на крючке.

Светик сияет. На этот раз она своего не упустит. Что-что, а интуиция ее не подводила — в людях она разбирается.

Тем более что разобраться было несложно. Инженеру за тридцать. Он тих, скромен и словно чем-то с самого детства пришиблен. Фамилия у него Разин, и при рождении он действительно был назван Степаном, но это вызывало насмешки и разного рода шуточки. Уж очень он был тих и застенчив!..

Мальчишки в детстве звали его то Стенькой, то Сенькой, и, когда он подрос, мать ухватилась за случайную игру имен и настояла, чтобы сын звался Семеном — все-таки поменьше насмешек. И имя хорошее, и звучит интеллигентно: Семен Разин. Отец их бросил, мать скоро умерла, и вот он остался среди людей один со своим именем — тихий и малокровный, из тех тихих и малокровных, над кем охотно, хотя и беззлобно, подшучивают.