Людвик Ашкенази - Детские этюды

И я задумчиво добавил:

— Правда, головы бы я не прозакладывал…

Тут грянули скрипки — словно ветер промчался.

— Ой, папа, — сказал Человечек, — а где она сейчас?

— Она? Кто она? — удивился я. — Выражайся точнее!

— Я тебя спрашиваю, где теперь Влтава? Детям надо всё объяснять!

— Сейчас Влтава, вероятно, где-нибудь в районе Будейовиц, — ответил я. — Пожалуй, километрах в десяти от города.— Неуверенным тоном я допустил: — А может, и в семнадцати…

Так мы и слушали — очень нам всё испортил этот учёный.

— Папа, а сейчас это где? — то и дело раздавался тихий шёпот.

Но я уже притерпелся и отвечал:

— Сейчас — между Орликом и Звиковым… Можешь руку дать на отсечение.

Но он не пожелал отдать руку, а через минуту опять спрашивал:

— Папочка, она уже у Святоянских порогов?

— Ещё нет, — сказал я бодрым тоном. — Терпение, дружище, терпение.

Но тут музыка зазвучала более взволнованно — как и говорил учёный, — и я заколебался.

— А может, это всё-таки и есть Святоянские пороги? — сказал я, раздираемый сомнениями.

Я совсем потерял ориентацию; и тут погас свет, — может быть, выключить ток распорядился именно мой друг инженер Сова. Светящаяся зеленоватая шкала приемника потемнела, и стало тихо.

А мы что? Сидим себе… В комнате только что разливалась река, а теперь остались одни обыкновенные вещи: ковёр — не очень новый, натюрморт с яблоками и грязноватый снег на крыше дома напротив. Странно, как в сказке, — словно рассеялся сон.

— Ну вот, — сказал Человечек, — где же теперь Влтава?

И правда… Где-то она?

Мы долго прислушивались — не услышим ли шум плотины. Даже выглянули на улицу — вдруг это не улица, а набережная. Но там был асфальт и тротуар, а на тротуаре валялся ящик. Где-то теперь могла быть Влтава?

Может, достигла она уже Карлова моста…

Или, кто знает, — задержалась у Слапской плотины?..

Может быть, в шестилетнем возрасте и вы собирали серебряные бумажки. И я твёрдо знаю, что в вашей памяти ещё сохранился тот матовый блеск серебряных листочков, пахнущих шоколадом.

Как оно сверкает, это серебро! Словно неясным, мерцающим сиянием всё ещё светит нам детство, далёкая звезда.

Вот и мы собирали серебро…

Была у нас коллекция, довольно скромная: две золотистые обёртки от конфет с ликёром, один тёмный серебристый листок со звёздочками (от старой бомбоньерки [11] Бомбонь е рка (фр. bonbonniere) — коробочка для конфет. , которую когда-то, очень давно, нам подарили к празднику, розовая и синяя бумажки от нуги [12] Нуг а (фр. nougat) — особый вид сладостей из мёда, орехов и яичного белка. . И ещё полоска серебра от шоколада, которую каждое утро разглаживали ногтем и хранили с необыкновенной бережливостью.

Человечек гордился ими. Каждое утро он раскладывал на столе блестящие разноцветные бумажки и смотрел на них взглядом собственника — серьёзно и ласково.

Он любил своё серебро и всем сердцем чувствовал, какая это редкость.

Он был коллекционером.

Мы предоставили полную свободу его страсти, только мама немного ревновала к серебру. В любви она требовала исключительности и втайне завидовала серебряным бумажкам. Я соблюдал нейтралитет, но однажды оказался невольным свидетелем мистерии в серебре и торжественного открытия коробочки из-под сигарет. Бумажки сверкали, и луч раннего солнца высекал из них золотые и синие искры. И я спросил:

— Что у тебя в коробочке?

— У меня в коробочке серебро, — сказал он, — и ещё золото… И все эти бумажки — это коллекция.

Мы долго рассматривали бумажки — было ясное утро, и в кухне пахло корицей. И вдруг меня охватило сочувствие, которое рождает великодушные замыслы, — потому что я увидел, какой этот коллекционер маленький, и как торчат на его затылке волосики, и какие у него маленькие пальчики.

— Пойдём, сынок, я тебя порадую, — сказал я. — Сейчас увидишь, что будет!

Мы пошли в магазин и купили там большой лист серебряной бумаги.

Мы несли его домой торжественно и всю дорогу молчали от волнения. Лист был серебрянее серебра и больше, чем мир.

А на следующий день я проснулся и сразу всё вспомнил. И я очень радовался, что тоже собираю коллекцию, и думал о том, как мы сядем в кухне и вместе будем рассматривать коллекцию. Но в кухне не было ничего особенного, только слабый летучий запах корицы. Коробочка из-под сигарет лежала нетронутая, а рядом с ней — большой лист серебряной бумаги.