Иосиф Гольман - Вера, Надежда, Виктория

И то он еще не случился, так как Бабуля, тщательно причесавшись, теперь ищет свои «выходные» очки. В обычных она рассказывать про жизнь затрудняется.

А вот и наша Вера Ивановна.

Седенькая, негустые волосы тщательно промыты и уложены. Так же тщательно, по-хирургически, вымыты руки, с аккуратными, коротко подстриженными ногтями. Я знаю, что они – несмотря на Бабулину старомодность и экономность – обработаны в парикмахерской и покрыты лаком. Впрочем, бесцветным: у Бабули свои представления о приличиях.

В общем, Вера Ивановна у нас молодец. Спинку прямо держит, как и меня всегда учила. Туфельки – с намеком на каблучок. Хотя прихрамывает на правую ногу. Однако это уже не возраст, а последствия давней автомобильной аварии. Настолько давней, что меня тогда вообще не было, а мама еще в школу не ходила.

«А разве в то время уже были машины?» – в детстве сильно удивлялась я. Бабуля смеялась и объясняла, что если Всевышним запланирована автоавария, то она все равно произойдет. Даже если автомобили еще не изобретены.

Вот такая она фаталистка.

– Ну, что тебя на этот раз интересует? – спросила Бабуля, аккуратно присаживаясь напротив меня.

– Ты интересуешь, – ответила я. – Целиком.

– Очередной курсач? – продемонстрировала Вера Ивановна знание студенческого сленга.

– Можно подумать, я тобой только из-за курсача занимаюсь, – сделала я вид, что обиделась.

На самом деле я смутилась. Потому что хоть курсовая работа сейчас в планах не стояла, но некая необходимость в актуальном фактаже , как изъяснялся наш препод Береславский, у меня имелась: я собиралась попробовать написать сценарий для моего нового знакомого Игоря Игумнова. Похоже – будущего талантливого режиссера. Он нацелился снимать для какого-то обеспеченного парнишки дипломный фильм и нуждался в хорошей истории.

– Ну, давай, спрашивай. – Бабуля поудобнее расположилась в кресле напротив.

– После истории с тем мальчиком, с бешенством, ты еще долго в Казахстане работала? – начала я на том, на чем в свое время остановилась.

– Недолго, – вздохнула Бабуля. – У меня после уколов случился выкидыш. А вскоре мы с мужем разошлись. Оставаться там дальше было тяжело и незачем.

– А как удалось уехать? Ты же говорила, тогда только по разрешениям уезжали.

– Я и уехала по разрешению. Местного руководства. Оно, кстати, не сильно переживало. По-моему, радо было только. Еще в Казахстане, в Алма-Ате, я закончила курсы повышения квалификации, по отоларингологии. А потом меня взяли в московскую ординатуру. И я уехала домой.

– Твои обрадовались, наверное.

– Еще бы. И мама с папой. И братик мой. Все тогда были живы.

Стоп.

Братик Бабули был запретной темой. Она сразу теряла душевное равновесие, и я всегда старалась обходить этот сюжет. Знала только, что Илюшка, младший брат моей Бабули, погиб в армии, причем уже в мирное время.

Но сейчас Вера Ивановна вроде держалась хорошо.

– Я для Илюшки была самым любимым человеком. Он меня обожал. А я – его. И представь: он ведь на пять лет младше меня, а всегда казался мне старшим. Ну, не всегда, но к концу школы и дальше – точно. Я за ним как за каменной стеной была, хотя ему и двадцати не было… Я виновата перед ним, – вдруг после паузы тихо сказала Бабуля. И хотя она на этот раз удержалась от слез, я предпочла сменить предмет разговора.

– А почему отоларингология? – спросила я.

– Не знаю, – по-моему, сама удивилась Бабуля. – Случайно. Мне все было одинаково интересно: и терапия, и хирургия, и кожные болезни. Пока работала в райбольнице, у нас особого деления не было, все проходило через мои руки. А место на курсах повышения было по отоларингологии. Вот так и сложилось.

– После ординатуры ты в больнице работала или в поликлинике?

– У нас, в Вешняках, было что-то среднее: трехэтажное здание, первый этаж – поликлиническое отделение, второй и третий – стационар. Так что я и первичных больных принимала, и палатным врачом была, и оперировала постоянно. Мне это все ужасно нравилось.

– Бабуль, ты извини, конечно, но как это может нравиться? Ковыряешься с гайморитом, делаешь прокол, оттуда – кровь, гной, вонь…

– Сразу радуешься, – кивает головой, непонятно с чем соглашаясь, Вера Ивановна. – Гной – значит, попала точно. И значит, в диагнозе не ошиблась. Запах, кстати, тоже очень информативен.

Мне не хочется про запах в таком аспекте, но раз взялась за гуж…

– Бабуль, я верю, что вонь бывает информативной. И цвет какашек, и что там еще. Я про другое спрашиваю: неужели все это может нравиться?