Роман Сенчин - Московские тени

Юрьев поморщился:

– Утром не могла сказать? Теперь снова по магазинам…

– Извини.

– Да ла-адно. – И возникло чувство, какое бывало в детстве, когда родители в его день рождения заставляли что-то делать; Юрьев вздохнул и стал натягивать куртку.

Уже с порога велел жене:

– Много не надо всего наготавливать. Так, посидим… без обжираловки.

Перевод часов на зимнее время всегда выбивал из колеи. Вот самое начало четвертого, а уже начинает темнеть. И настроение соответствующее, какая-то тревога, точнее – беспокойство, словно важное сделать забыл, в чем-то ошибся, что-то пропустил, но есть шанс наверстать и поправить. И Юрьев торопился, энергично жевал «Орбит», то и дело поглядывал в зеркало заднего вида, будто ожидал погони.

Погони не было, улицы пустынны, по асфальту, как рассыпанная мука, метется снежок… Скорей бы выпал настоящий – в прошлом году почти всю зиму снега не было, дни стояли черные, жуткие, такая была депрессия…

Ехалось свободно; город наводнится машинами позже, когда те десятки тысяч, кого называют «зеленый чай», поедут в центр отдыхать в клубах и ресторанах, смотреть кинопремьеры, спектакли модных режиссеров… И завтра плотное движение возникнет ближе к вечеру, а потом – очередная рабочая неделя.

В последнее время Юрьев доезжал в будни на машине лишь до метро «Марьино», там бросал ее и спускался под землю. Даже опасность, что «вольво» могут угнать, не останавливала. Иначе – никак. И Люблинская, и Волгоградка, и Третье транспортное стояли и в восемь, и в девять, и в десять. Несколько раз Юрьев попадал в такие пробки, что начинал сходить с ума, как-то чуть не задохнулся в туннеле… Нет, лучше на метро: пусть давка, зато движение.

Сестра Дарья жила в районе «Академической». Вроде бы недалеко (не Медведково или Строгино, по крайней мере), но тоже – расстояние. И даже сейчас, почти без помех, не считая светофоры, добирался больше сорока минут. Много, долго, и дело не столько в потраченном времени. Главное – утомление. Вот так, постепенно, дело за делом, час за часом, утренние раздражение, злость, досада, с помощью которых, казалось, что-то можно изменить, даже перевернуть, сменились утомлением. Еще немного, и его сменят бессилие, ежевечернее отупение, когда даже телевизор тяжело смотреть – смотришь и не понимаешь, что там происходит, над чем смеются, кто у кого в футбол выигрывает.

Дверь открыл Игорь, муж Дарьи. В майке, по-выходному небритый.

– Здоро-ово, – протянул удивленно.

Юрьев шагнул в прихожую.

– Ну как, мчимся?

Игорь оглянулся на жену. Дарья, тоже в домашнем, виновато-просительно улыбнулась:

– Может, лучше у нас? Ну куда мы всем табором… Мы и в машину не влезем все.

И словно в подтверждение ее слов, из комнат появились – сначала младшая дочка, двухлетняя Ксюша, за ней девятилетняя Соня, потом сын Андрей со своей девушкой Милой (Людой на самом деле), последним – высокий, с челкой на глазах племянник Володя.

«Действительно, куда я их? – только сейчас, с улыбкой здороваясь, целуясь с родней, задумался Юрьев. – Придется в два рейса, что ли…»

– Собираемся, собираемся! – заговорил. – Иринка уже на стол накрывает, Марина едет с детьми. Поговорим посидим.

Они встречались нечасто и в основном коротко, по делам; иногда съезжались на общую дачу под Электроуглями, но в маленьком домике было тесно, поэтому, случалось, ссорились, на какое-то время разрывали отношения… Сейчас же Юрьеву казалось, что только собрав всю их разросшуюся и почти распавшуюся семью, можно что-то изменить к лучшему, переставить жизнь на новый, настоящий путь. Или хотя бы почувствовать, что жизнь идет не совсем бессмысленно.

– Ну чего вы такие все?! – не выдержал, вспылил. – Мне очень нужно сегодня собраться.

Сам повез молодежь и Игоря, а Дарью с девочками попросил захватить Олега – почти по пути.

Пассажиры были молчаливы и, кажется, недовольны, что их вытащили из квартиры. Зевали, смотрели в окна; Андрей с Милой как-то ободряюще, как при несчастье, пожимали друг другу руки.

– Как там Париж, – нашел Юрьев глазами в зеркале заднего вида Володю, – стоит?

– Наверно. Я давно там не был.

– А чего так? Я, если б во Франции жил – из Парижа не выезжал бы. – Юрьев сладко-грустно вздохнул. – Эх, пять дней с Иринкой там провели в девяносто четвертом, а память на всю жизнь… А ты что приехал-то? Насчет гражданства?

– Типа того.

– Везе-от… – И заметил в зеркале, как Володя снисходительно покривил губы, а Андрей с Милой усмехнулись; Юрьеву стало неловко, будто сказал глупость, но тут же мысленно пожелал: «Усмехайтесь. Посмотрим, как сами через двадцать лет… Что у вас-то было, и что впереди?»