Михаил Кречмар - Насельники с Вороньей реки (сборник)

– И какие же богатые русские поедут сюда? – сощурился Салькин.

– Те, которые хотят застрелить местного лося.

– Из-за лося – сюда ехать? – протянул Салькин недоверчиво. – И чего это будет стоить?

Разговор поворачивался в неудобное для меня русло. Салькин в принципе отказывался мне доверять и, судя по всему, имел для этого кое-какие основания: то ли у него неправильно были оформлены документы на участок, то ли ему просто не хотелось видеть здесь чужаков ни за какие деньги. Я встречал такую породу людей: этим людям было вполне комфортно внутри созданного ими для себя относительного одиночества. Семь-восемь месяцев они не покидали своего промыслового участка, а оставшееся время проводили в ближайших посёлках в запоях, дикой гульбе и меновой торговле. Причём даже с точки зрения среднестатистического городского гопника гульба эта была на редкость скучной и однообразной – выпил-упал-встал-снова выпил. После этого они опять материализовывались на участке, иногда вместе с ними появлялись какие-то женщины, которые, впрочем, очень быстро от них сбегали. И судьбы этих женщин были в десятки раз замысловатее и жутче любых пешковских или короленковских рассказов. Многие из таких промысловиков умрут в своих зимовьях, в лодках, на тропе – от разрыва сердца, с похмелья, замёрзнут в пути или просто молча повалятся на нечистый пол, подавившись в полуглотке чёрным чаем.

Только одна из смертей была для них весьма нетипичной – смерть от пули в голову.

И суетящийся, явно не обрадованный мне Салькин наводил на многие размышления.

– Я против, вообще-то, – наконец, не глядя в глаза, произнёс Салькин. – Понасмотрелся я на это при советской власти. У нас секретарь райкома любил так охотиться. Стрельнёт четыре-пять лосей на рога, а мясо бросает. Мне зверюшку жалко.

– А рога-то он куда девал – четыре-пять пар?

– В Москву слал. Всё хотел, чтобы его в область перевели.

– Ну и как?

– Никак. При новой власти в Израиль уехал.

Мне подумалось, что история про охоту секретаря райкома и Израиль выдумана вот прямо сейчас, за этим столом, чтобы мотивировать своё нежелание зарабатывать организованной охотой. Основную мотивацию он сам вряд ли сможет как следует сформулировать.

Или сможет?

– Народу-то много здесь бывает? – спросил я просто так. Чисто из вежливости. С чаепитием надо было заканчивать, у меня оставалось ещё четыре ходовых часа.

И без того съёжившийся Салькин скукожился ещё больше.

– Какой здесь народ? Ребята с метео пару раз проедут, охотник, сверху который…

– Ну а экспедиции? Или оленеводы?

– Может, они бы здесь и были, – хмыкнул Салькин, – только оленеводов здесь рядом не кочует. А про экспедиции в этих местах я только слышал: когда я тут прижился, не было денег больше на экспедиции-то. Впрочем, лет шесть назад здесь были какие-то. По травкам. Пожили у меня дня два, уехали. На хрена они тут были, я так и не понял. Денег только государственных перевод. А так ничего, много знают, начитанные.

Я пожал плечами. Впрочем, слово «прижился» мне запомнилось.

И, допив чай, вышел в мир, в котором шарики сухого снега продолжали возникать прямо из воздуха.

Встреча с Салькиным подтвердила моё устоявшееся впечатление об отношении здесь ко всем кочующим по тундре и тайге по «государевым делам» людям как к безобидным чудакам. При одном лишь исключении.

Если они не стреляют в висок приезжим людям, когда те стоят вполоборота.

Поздно вечером я остановился у высокого берега, с которого слетело три или четыре вороны. Взяв карабин, я поднялся наверх по утоптанной звериной тропе. Такие тропы здесь обычно идут вдоль всех более-менее значимых рек и распадков. Но в этом месте тропа появилась иначе.

Прямо наверху я обнаружил кости одного, а может, и нескольких сохатых. Вокруг, у отдельно растущих лиственниц, стояли наклонные палки с привязанными к ним цепями – стойки для капканов. Капкан кладётся на эту палку вместе с приманкой, соболь забирается на неё, попадает в капкан, падает вместе с ним вниз, повисая на капканной цепи, и замерзает насмерть. Что же до лосиных костей, то, по традиции омолонских охотников-промысловиков, Салькин выкладывал сюда в качестве приманки целого лося. Вот как он есть, непотрошёного зверя в шкуре, весом четыреста-шестьсот килограммов. Затаскивал снегоходом, не иначе. Ну и собирал с этого сохатого урожай в несколько десятков пушных шкурок. Я предположил, что, по тем же омолонским обычаям, Салькин убивает чисто для нужд капканной охоты, а не на мясо полтора-три десятка лосей.