Михаил Липскеров - Черный квадрат

– Доктор, спасайте, спасайте быстрее... Там брат мой помирает... Краснобалтийский моряк.

– Где?! В какой палате?

– В шестой.

Я примчался вместе с семейством Тумановых из города Сумы в шестую палату. На койке около окна хрипел недавно привезенный с фронта моряк с развороченным осколком гранаты животом. Я его сам принимал. Мучился страшно. Не я. Он. Осколок я оставил в животе. А то он бы тотчас помер. А так... Знаете ли, врачебная этика... Я вошел, покачал головой: нет, он не будет живой, нет, он не вынесет раны тяжелой, вот еще час – и помрет.

– Раечка, несите спирт, – попросил я сестру Раечку из города Сумы.

Медбрат Сергей Афанасьевич Туманов из города Сумы в неснимаемой с той еще войны шинели влил в рот матросику полмензурки спирта. Сестра его, из местных, держала брата за руку. Я дождался, пока он успокоится, и рванул из живота осколок. Ну, вот и все. Там на закате заря догорела, румянцем покрылся закат, и на руках у сестры уже помер краснобалтийский моряк. (Везет мне на душещипательные завороты сюжета.)

А потом мы снова пили чай со спиртом. Законное дело – помянуть покойника. Совсем святое. Да не всегда удается. Не хватит спирта на всю Гражданскую.

– Мне оставьте глотнуть, – сказал вошедший в избу Хаванагила, одетый во что-то. От него пахло одеколоном «Шипр». Не слишком местный запах.

– Кончился спирт, – сказал я, плача и обнимая Хаванагилу. Я знал, что он должен появиться, знал, что никакое повествование без него продолжено быть не может, что, как только окончательно исчезнет Хаванагила, окончательно исчезну и я. Почему – не знаю, но знаю.

– Кончился спирт, Хаванагилушка. И нечего глотнуть нам за свидание.

Семейство Тумановых из города Сумы моментально прочувствовало интимность минуты и почти интеллигентно выскользнуло из избы. А Хаванагила собрал с себя запах «Шипра» и расплескал его по двум чашкам. Мы выпили. Конечно, «Шипр» – это на любителя, на эстета, его нужно пить маленькими глотками, чтобы прочувствовать букет, но пить мелкими глотками за встречу двух корешей – это уже, ребята, совсем западло. Что мы, б...дь, не русские... А в общем-то... Я... А Хаванагила совсем неизвестно кто. Это я точно знаю. Но человек наш. Русской культуры. Так что залпом и – ни хера. А «Шипр» там или не «Шипр» – это дело десятое. Лишь бы не иссякал источник мудрости народной. Меня охватило какое-то предчувствие.

«Так... – думало предчувствие, охватывая меня, – не просто так появился Хаванагила, ой, не просто. Потому что с чего бы это ему появиться просто так?.. Не с чего... Потому что тогда исчезла бы его мистическая составляющая, и вместо мудаковатой, не влезающей ни какие рамки психоделической истории появился бы обыкновенный роман о метаниях интеллигента в поисках любви и самого себя. В условиях Гражданской войны. А мне это неинтересно. Это любой Пастернак может».

Так думало мое предчувствие, и, естественно, так думал и я.

– Ну, что скажешь, друг мой разлюбезный, мое второе бессознательное Я? – спросили мои глаза, в то время как губы вылизывали из чашки последние капли запаха «Шипра».

– А скажу я вам, Михаил Федорович, что Лолита ваша обретается от вас всего в шестнадцати верстах. В лазарете каппелевского полка в качестве милосердной сестры, и истомились душа и тело ее в ожидании вашего вхождения в ее жизнь. И все посягательства на себя со стороны офицерства Белого Христолюбивого воинства отвергает. Вплоть до нанесения инвалидности ротмистру князю Толмацкому утюгом с горячими угольями, когда он с претензией на взаимность шлепнул ее по попке во время глажения медицинского халата. Так что думайте, – сказал Хаванагила и исчез, захватив с собой последние остаточки запаха одеколона «Шипр».

А я остался в избе городка Кунженска в обществе невесть как появившейся в городке воблы. Что делать? Каким-то образом прошагать, проползти, просочиться через боевые порядки красных, а потом белых, затем проникнуть в лазарет каппелевского полка, взять Ларису, тьфу ты, Лолиту, и увезти ее туда, где нет войны. Где за далью непогоды есть блаженная страна, где не темнеют неба своды и где не проходит тишина...

А что делать с ранеными?.. Я здесь единственный врач... О чем ты говоришь? Какой ты врач? Ты сам-то свое собственное больное воображение, а уж насчет врача – извини-подвинься, воображение воображения. Чушь, с точки зрения психиатрии, психологии и философии, – чушь несусветная. Так что бери ноги в руки и чеши! Хватай свою Ларису, тьфу ты, Лолиту, и уезжайте куда-нибудь, хоть куда-нибудь.