Михаил Липскеров - Черный квадрат

У меня возникли кой-какие сомнения. Говорено было, что «если не будет шторма», а он вот тут и есть, самый что ни на есть. Но капитан, нагнув голову всем ветрам назло, шел к стальному гиганту двенадцати метров в длину, который действительно кренился и стонал, с песнею веселой на губе:

Мы с капитаном торжественно внесли старшего помощника, вернувшегося в состояние временной летаргии, на катер и поместили в кубрик. Там обнаружилась баба среднего возраста полусреднего веса с пацанкой лет пятнадцати, которая была самое оно. Ох, оно... Онее не бывает. Старший помощник упал на нее, очнулся и попытался посягнуть. Но баба коня на скаку остановила, ошарашив по голове фибровым чемоданчиком. А потом разразилась упреками в область капитана:

– Пьянь паршивая, богодулье всякое держишь, ни одно блядво мимо себя не пропускаешь, а чтоб о родной семье позаботиться, так от х...я уши. Девчонке пятнадцать лет, а ты ее в школу никак отправить не можешь! Три аборта, а она простой азбуки не знает! Не выйдем отсюда, пока в город не отвезешь! Гад!..

Капитан, обветренный, как скалы, ни слова не говоря, по очереди выкинул на пирс бабу, пацанку и фибровый чемоданчик.

– Хрен вам, а не город! В городе сплошной разврат, – пояснил он мне. – Тут я хоть знаю, от кого аборт, а там народищу много и получается чистая анонимность. Неизвестно, кому морду бить и с кого моральный ущерб взыскивать. Так что, геолог, давай по капельке и в путь.

Так и сделали. К процессу капельки старпом очнулся, принял ее в себя и отправился в рубку. Мотор взревел, катер стал потихоньку отваливать от пирса, а баба с пацанкой и фибровым чемоданом поплелись в селение Атласово навстречу очередному именному аборту. «Который, – подумал я, – в знании азбуки не нуждается». Мы с капитаном выпили еще сотку на двоих и отправились в рубку. Потому что катер стал как-то странно дергаться.

– При такой волне, – пояснил мне капитан странность странности, – он должен дергаться вверх-вниз по волне, а не вбок-вниз сквозь волну. Чего-то старпом мудрит...

Но старпом не мудрил. Он спал, упав всем телом на штурвал. (Для тех, кто не знает, что такое штурвал, поясняю. У нас, морских волков, штурвалом называется руль.) Вот катер и шел сквозь волну вбок-вниз. И направление вниз уже готово было стать необратимым. Поэтому капитан сам встал за руль. (Для тех, кто не знает, что такое руль, поясняю. У нас, автомобилистов, рулем называют штурвал. Я внятно объяснил? Или нет? Для тупых разжевываю. Штурвал – это такая хрень, которую крутят, чтобы катер не врезался во встречный катер или в стоящий на обочине моря маяк. Все поняли? Ну слава Богу. А то уж очень тяжело с тупыми общаться. Вот, к примеру, был у меня знакомый китаец... Ну, в общем, вы меня поняли... Так о чем я?..) Капитан сам встал за руль, чтобы привести катер в порт неутопшим. Старпома прислонили к стене рубки спать. Я предложил отнести его в кубрик, но капитан воспротивился, мотивируя тем, что по морскому уставу при управлении маломерными судами в рубке должно находиться два члена экипажа, чтобы в случае опасности – гибели во время войны, жутких приступов рвоты в состоянии алкогольного опьянения или нападения пиратов – один мог подменить другого. Чтобы в случае чего – гибели или, там, утопления – всегда можно было отчитаться. А то, кортики достав, забыв морской устав... И не вернутся в порт, и не взойдут на борт четырнадцать французских моряков. В лице этой безразмерно пьяной рожи. И так каждый рейс. Потому что морская дружба. Да и не найти на всем острове двух трезвых моряков одновременно.

И мы поплыли. Капитан – у штурвала, старпом – у стены, я – у борта. Блюя в набежавшую волну. А где-то за нами болталась по морям, по волнам баржа со щебенкой. Вдали мерцали огни. Очень вдали, невообразимо вдали. И, может быть, никогда мы до них не доплывем. И я никогда не увижу Лолиту. Очевидно, я произнес имя вслух, потому что старший помощник очнулся.

– Кстати, – сказал он...

Почему «кстати», зачем «кстати»? Это чем-то напомнило мне приемы старых конферансье, которые после выступления, скажем, жонглера, говорили: «Кстати, иду я сегодня на концерт, а на скамейке сидят две женщины. Одна постарше, вторая помоложе. Первая говорит, что познакомилась с мужчиной, вдвое старше ее. А молодая ей отвечает: „Ничего, старый конь борозды не испортит, если его в нее не пускать“. Пауза. Смех в зрительном зале. „Кстати, – продолжил конферансье, – директор одной столовой...“ – и так далее.