Вардван Варжапетян - Пазл-мазл. Записки гроссмейстера

Конечно, есть несколько заповедей, которые я уж точно никогда не исполню. Например: «Когда будешь жать жатву на поле своем и забудешь сноп на поле своем, не возвращайся за ним – пусть будет пришельцу, сироте и вдове».

Даже праведный рабби Цадок не мог выполнить ее, хотя считал столь же важной, как все остальные, и горевал. Ведь нарочно забыть сноп, сделать вид, что у тебя склероз, нельзя: получится как бы взятка Всевышнему, а не исполнение буквы Закона. В конце концов рабби Цадок забыл-таки на поле своем пару снопов! Его радость была столь велика, что он устроил пирушку отметить такое событие.

А я где могу забыть сноп? Очки, бумажник, зонтик... все, что хотите. Но только не сноп. А поле? Где мое поле? Шашечница – вот мое поле. Кстати, многим ли известно, что «старик Державин» подарил лицеисту Александру Пушкину шашечницу? Знал Гаврила Романович, чем одарить юношу.

Во времена Александра Сергеевича вышла (тиражом в 100 экземпляров) первая русская книга по шашкам под названием «Руководство к основательному познаниiю шашечной игры, или Искусство обыгрывать всехъ въ простыя шашки». С интересным эпиграфом: «Hоnnу soit qui mal у pense» (что в переводе с французского: «Да будет стыдно тому, кто подумает об этом дурно»). Это девиз ордена Подвязки – высшей английской награды, учрежденной в 1350 году королем Эдуардом III: синяя бархатная повязка, которую носят на левом колене, и голубая лента через плечо, к которой прикреплен украшенный бриллиантами золотой щит со св. Георгием. Кавалеров ордена только двадцать четыре, не считая короля – гроссмейстера и трех официалов: прелата, канцлера, секретаря.

Имя автора шашечной книжки не указано. Но уж точно не Пушкин. Он, может быть, в это время обдумывал любимейшие мною «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», изданные тоже у Смирдина и тоже анонимно. Эпиграф – из «Недоросля», а первоначально было взято присловье святогорского игумена Ионы: «А вот то будет, что и нас не будет». Жаль, что Пушкин его вымарал.

Однажды в архиве мне попались дневники одного поручика, и в них любопытнейшая запись, как он навестил раненного на дуэли офицера и принес ему для чтения только что отпечатанные «Повести Белкина». Неделю спустя поручик записал отзыв: «Ну что, брат, тебе сказать про Белкина? На безрыбье и рак рыба».

Мне почему-то понравилось по-командирски прямое мнение. А я ставлю маленькую книжицу выше «Фауста» и совершенно согласен с покойным Николаем Владимировичем Тимофеевым-Ресовским, от которого слышал (и не я один) изумившее меня мнение: «“Повести Белкина” – это слава Богу за все!»

Любимица моя из пяти повестей первая – «Выстрел». С первой же фразы: «Мы стояли в местечке. Жизнь армейского офицера известна. Утром ученье, манеж; обед у полкового командира или в жидовском трактире; вечером пунш или карты».

В основе «Выстрела» – случай с самим Пушкиным, стрелявшимся из-за картежной ссоры с офицером Зубовым. Александр Сергеевич встал под выстрел, завтракая черешнями. Зубов стрелял первым – промах; Пушкин вовсе не стрелял. Какое счастье, что он никого не застрелил, не убил. Но я почему-то представлял себе вишни, а не черешни. Да это одно и то же.

И еще про вишни.

Адольф Эйхман своими руками никого не застрелил, не зарезал. Только один свидетель – Абрам Гордон – своими ушами слышал, как Эйхман приказал убить мальчика, укравшего со стола вишни.

А если бы мальчик не украл вишни? А если бы не вспомнил Абрам? Да просто до суда не дожил. Я видел его в кинохронике: вдруг замолкает, хватается за края трибуны и падает лицом вниз. Его выносят на носилках. А Эйхман протирает очки кусочком замши.

Смысл жизни еврея – свидетельствовать. Помнить. Не забывать. Не прощать злодеев. Такая специальная национальность. Спецнациональность. Специя. Соль. Вот для чего мы человечеству. Вот для чего я, Балабан – крупичка соли.

Какое счастье, что для мацы не нужна соль! Бог знал, что делал. Но даже Он так и не решил, что делать с евреями. Вот и мне от них никуда не деться. Обрезание назад не пришьешь. Не тот пазл получится.

Вот ты заладил как попугай: помнить, свидетельствовать, не забывать. А ты сам когда-нибудь свидетельствовал по-настоящему, в суде, и чтобы от твоих показаний (только от них!) зависело бы решение суда: оправдать или казнить?

Ты же видел, как в Нюрнберге свидетель теряет сознание и падает. Ты видел, как помертвел партизан Аврум Суцкевер, когда по требованию советского обвинителя ему не разрешили свидетельствовать на идише. Потребовали, чтоб говорил по-русски.