Все время, пока говорил Ларин, Николай Николаевич сидел, не меняя позы, уставившись в одну точку. Он внимательно слушал, и одновременно в сознании мелькали события его жизни. Выходит, бесцельно прожитая жизнь. Конечно, не так, конечно, не так. Много было создано полезного, но можно было бы сделать еще больше, если бы они жили в свободном от коммунистической идеологии демократическом государстве.
Ни на кого не глядя, погруженный в себя, в свои нелегкие воспоминания, заговорил Дан:
– Отца помню хорошо. Он был убежденным коммунистом и работал в Коминтерне. Его библией был «Капитал» Маркса. Помню, приходили к нему товарищи, и я часто слышал: «прибавочная стоимость», «рента», работы Ленина… Отец восхищался: «До чего просто и так глубоко». За ним приехали ночью, в тридцать восьмом. Нас с матерью не тронули, а другую семью из нашей большой коммунальной квартиры взяли всю – мужа, жену и сестер, только что окончивших десятилетку. В освободившуюся комнату въехал какой-то НКВДэшный чин, от которого я метнулся в сторону, столкнувшись в коридоре:
– Что, испугался? То-то! Не тронем!
– Года через два он куда-то исчез, а во вновь освободившуюся комнату въехал дворник нашего дома – стукач и сволочь. Семья его жила в деревне, и мы ее не видели. В Москве у него была, как он говорил, другая баба, из его деревни, тоже дворник и его первый помощник.
Держал он себя нахально, нагло, открывал дверь в комнату без стука, интересовался, кто у нас был. Его забрали в армию в первые дни войны, а комнату опечатали. Потом и дворничиха исчезла, а с войны дворник не вернулся. Так вот проходило мое детство под опекой, негласным надзором недремлющего ока НКВД. Почему мы, народ, черт возьми, находимся все время под надзором, почему нам одни книги разрешают читать, а другие не разрешают, почему партия разрешает смотреть только те кинофильмы и те театральные спектакли, которые она одобряет? И музыку тоже. Почему все время нам лезут в душу?
Посылая в командировку за границу, выдают брошюру, как надо отвечать о нашей жизни в самой свободной и счастливой стране на свете – в СССР. Каждый шаг и каждый вздох под контролем. Партия и правительство нам не доверяют, окружают свое безбедное существование огромным аппаратом КГБ, цензурой, закрывают научные разработки, не представляющие секрета, но способные двинуть вперед смежные отрасли. Теперь Андропов думает о регулируемой государством экономике при некоторой свободе производственных отношений. То ли еще будет, если экономика страны дышит на ладан! И это понятно: при низкой производительности труда и развале сельского хозяйства за счет бюджета содержатся огромная армия, и аппарат надзора, и чиновничий аппарат многих десятков министерств и ведомств. Причем это далеко не все. А наша милитаризованная промышленность и ее основная часть – военно-промышленный комплекс, работающий в режиме чуть ли не военного времени! А десятки компартий и «прогрессивных» движений, а содержание КПСС и ее аппарата (или она обходится за счет членских взносов? едва ли!), этого не выдержит ни один бюджет самой развитой в экономическом отношении страны! Самым большим вредителем нашей жизни является любимая партия, загоняющая страну в экономический коллапс. В стране и в партии должны произойти большие изменения, и мы на их пороге.
Уже собаки давно перестали носиться по саду и мирно посапывали в ногах у своих хозяев, уже все женщины поочередно и все вместе выходили на крыльцо и смотрели с тревогой в сторону поглощенных разговором мужчин. Судя по всему, разговор принял напряженный характер. Елена Федоровна хотела подойти к скамейкам и сгладить шероховатости, если таковые возникли, а Танюша сожалела, что засела за свои бумаги, а не принимает участие в этом несомненно интересном разговоре.
– То, что я услышал, ужасно, – после долгого молчания тихо произнес Алеша-младший. – И хотя я воспитан в любви к России, к русской культуре и русскому языку, я рад, что родился во Франции. Моя русская мама сбежала из России, потому что задыхалась в атмосфере контроля за ее мыслями и чувствами, а ей нужна была liberté – свобода! Я буду думать над словами Николая Николаевича, и папы, и дяди Дана о жизни в России под дамокловым мечом надзирательных учреждений.
Позвали ужинать. Общий разговор не получался – просто перекидывались словами на разные темы в разных концах стола, как вдруг Алексей Петрович начал читать стихи Пастернака из «Доктора Живаго» и из других книг, читал много, с закрытыми глазами, ни на кого не глядя, погруженный в себя. Прочитав почти весь цикл «Живаго», вернулся к его началу: «Гул затих…», а Леночка, тихо отодвинув стул, подошла к нему сзади и обняла за плечи, прижавшись щекой к его щеке.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу