Эдгар Вулгаков - Течение времени

А пока Наташа приводила себя в порядок, Надежда Ивановна на большом столе, за которым обычно проводились совещания, расставила чашки, вазочки с печеньем, принесла банку с растворимым кофе и электрический чайник, а тетя Груша вынула из сумки различную снедь: им предстояло долгое ожидание завершения операции и пробуждения Алеши после наркоза.

Таня, взяв Алешу под руку, отвела к окну:

– Папка, тебе везет на красивых жен.

– Ты, девочка, опять взялась за перепев старой песни, да?

– Нет, папка, нет. Но как она тебя поцеловала! Как смотрела на тебя! Конечно, она хороша собой, такая изысканная и изящная, сразу видно, иностранка. И головка, волосок к волоску – чувствуется работа мастера. Когда она тебя целовала, у меня мурашки бегали по спине. Вот что я тебе скажу, па, она тебя все еще любит. Точно! Любит.

– Слушай, Танюг, не фантазируй. А то я действительно рассержусь не на шутку за то, что любишь совать свой нос куда не следует! Сколько можно об этом! Пожалуйста, помоги няне с закусками. За меня не беспокойся, я надежный, я мамин, твой и твоего недавно возникшего брата.

Когда Алексей увидел Наташу, может быть, его сердце забилось чаще на какое-то время, и не более того, – встретился с родственницей, которую давно не видел. Сколько прошло лет после расставания с Наташей, разрывавшего тогда его душу, а теперь даже не всколыхнувшего заснувших эмоций безумного кратковременного с ней счастья. А как волновался перед встречей с сыном, переживал в Шереметьевском аэропорту! Затем короткое отчуждение, когда он не проявил к мальчику сердечности. И только спустя некоторое время произошло их сближение.

Алексей Петрович снова подошел к окну, ничего не видя перед собой. Как идет операция, которая длится уже четыре часа? Откуда такая уверенность, что все будет хорошо? Почему все спокойны, как будто даже и Наташа? Вот кому я должен быть благодарен за сына. И она не просто родственница, она мать моего сына, рожденного от вспышки любви. Наташа будет близка и мне, и Леночке, и Танюше, и тете Груше, всем.

Часа в три сообщили, что операция проходит успешно и что часа через два хирурги сами сообщат о ее результатах. И бесконечно долго тянулись эти последние часы, и Таня успела поговорить с Наташей об основных дисциплинах, которые читают на ее кафедре в Сорбонне, а затем Костя рассказал Наташе о своей работе адвоката. Устроившись в конце стола, Светлана о чем-то шепталась с тетей Грушей, а Алешу из состояния глубокой задумчивости время от времени выводил Дан своими рассуждениями о нарастающем кризисе в экономике страны. Наконец тетя Груша сказала, что пора готовиться к приходу врачей, и тут же вокруг стола засуетились женщины, достали из холодильника закуски и запотевшие бутылки вина и водки.

Первой вошла Леночка. Обнимая и целуя измученную ожиданием Наташу, она сказала:

– Операция прошла успешно.

То же самое она говорила каждому, кого обнимала и целовала, – и Алеше, и Тане, и тете Груше, каждому… Она это повторяла, как заведенный только на эту фразу механизм, ровным спокойным тихим голосом. Потом таким же тихим голосом:

– Сейчас придут Александр Александрович, Андрей Генрихович, анестезиологи Петр Владимирович и Мария Ивановна, старшая хирургическая сестра Ольга Николаевна. Кажется, я назвала всех ведущих. Да, невропатолог Олег Александрович – он был с нами до конца операции. Они очень устали, не утомляйте их бесконечными вопросами. Все, что надо, они скажут сами. Сейчас они как сжатые пружины. Их надо хорошенько накормить и снять с них физическую и эмоциональную нагрузку, им надо разрядиться. Начните с горячего бульона. На всякий случай поставьте пару лишних приборов, вдруг еще кто-то подойдет. Алешенька, запиши имена и отчества, которые я назвала. Сегодня историческая веха в истории нашей клиники, а может быть, и всей медицины: впервые прошла уникальнейшая операция.

Уже дома Леночка призналась, что никогда не уставала так, как на этой операции:

– Во-первых, это была труднейшая, впервые проведенная операция, во-вторых, прав неписаный закон, что нельзя оперировать родственников.

– Почему, Леночка? – спросил Дан.

– Понимаешь, это трудно объяснить. Даже при рядовой операции хирург все равно напряжен. Предельно внимателен. Он болеет вместе с лежащим перед ним человеком, который в его власти. Этот человек ему поверил, а он, хирург, над ним со скальпелем. А если операция проводится впервые? Все размерено, все проиграно сотни раз мысленно, он знает, что оперируемому не больно – действует наркоз. А когда оперировали Алешу, мне казалось, будто я вскрывала собственную плоть, и временами испытывала нестерпимую боль.