Л. Аккерман - Лики любви

Возможно, мой дорогой читатель, ты уже несколько утомлен моими бесконечными метаниями между образами – и действительно, тут есть от чего закружиться голове, сначала лестница, и вот тут же, буквально сразу, как ни в чем ни бывало, я рисую перед тобой шахматную доску. Это менее витиеватый образ. И тут я вновь спрошу тебя, обращаясь к твоему воображению, свободному от витающих в самом воздухе стереотипов, что является тебе на ум, как только ты слышишь про шахматную доску? Блики света на деревянных клетках? Морщины на задумчивых лицах игроков? Возможно ты слышишь звук опускающейся на свою новую позицию фигуры? Но все перечисленные мною образы внешние, имеющие самое тесное отношение к физической действительности, но весьма далекое и косвенное к действительности метафизической. Звуки, картины из перемешанных на поле черных и белых фигур, разбросанных весьма причудливым образом по черным и белым клеткам – чувства, вызванные твоим осязанием, мой дорогой и терпеливый читатель, я же хочу иметь возможность заглянуть в твое воображение и увидеть, что существует за этой туманящей сознание пеленой из явно ощутимых, осязаемых образов, которые приходят в наши головы при первом упоминании о шахматах. И тут, поставив вопрос таким бескомпромиссным способом, я смогу предположить, что ответ на мой вопрос ты будешь искать в самом характере и сущности этой древней и изящной игры. Если отбросить в сторону такие безусловно важные характеристики игры как стратегия, где на ее противоположных полюсах покоятся оборона и наступление, как поиск красивых и изящных решений, ни кем еще не опробованных комбинаций, которые могли бы привести к столь внезапному, сколь и неоспоримому краху противника, причем сделали бы это кратчайшим возможным путем, дорогой, по которой фигуры прокрались бы тихими, неслышными шагами, и уделить внимание главному, далеко не всегда покоящемуся на поверхности, а потому зачастую совсем неочевидному, то в итоге мы придем к анализу, его величеству расчету, имеющему ровно один исход, заранее вычисленный, конечно если мы имеем дело со случаем, где расчеты оказались верными. Вот он, маэстро, друг логики и главный антипод вероятности. Анализ, вдумчивый и кропотливый расчет, позволяющий вопреки всем законам шагнуть из прошлого в будущее, перекинуть этот заветный и хрупкий мост из прогнозов и предсказаний.

Здесь я возьму с твоего позволения, мой дорогой читатель, небольшую паузу в своем повествовании и позволю себе более пристально взглянуть на твое состояние, на то, какое отражение мои слова находят в твоем восприятии. И хоть я и рискую показаться чересчур опрометчивым в своих суждениях, и может быть порок в характере моих размышлений, а потому в некоторой степени и в моих расчетах, покажется тебе намного более серьезным, нежели простая, свойственная человеку поспешность, возможно ты узришь в моих предположениях поверхностность, я тем не менее предположу, что мои слова ты воспринял с некой опаской, ибо тебе показалось, будто я говорю о рассуждениях и анализе как о чем-то столь редко встречающемся в нашей жизни, о чем-то, что можно наделять неким духом благоговения, который, безусловно (я это и сам заметил) присутствует в вышесказанных мною словах. Я не буду оправдываться, не только потому, что считаю ( и всегда считал) это абсолютно бессмысленным занятием, но и потому, что оправдываться мне абсолютно не за что. Мои благоговейный тон не был случайным, он происходит от моего преклонения перед чудом, которое становится возможным благодаря расчету и анализу, ибо не могу я подобрать иного кроме как «чудо» слова для обозначения столь странного в своей возможности быть управляемым человеком по одной ему пришедшей в голову прихоти, сколь и восхитительного явления в своей окончательной свершившейся форме по предсказанию будущего средствами, доступными любому человеку от природы, средствами, не таящими в себе скрытой мистики. Ничего необычного, лишь наша человеческая способность рассуждать холодно и беспристрастно. Надеюсь, что этими словами я вполне объяснил весь смысл расставленных мною акцентов, и разрешил наше некое взаимное затруднение, вызванное, скорее всего, разными взглядами на обсуждаемое понятие. И во всех этих рассуждениях мы с тобой, мой дорогой читатель, совершенно забыли о нашей героине. И хоть наша с ней связь в какой-то мере можно назвать односторонней, ибо слово это будет означать главное – оно покажет, что только мы, соглядатаи, наблюдаем за ней, в то время как сама Ева ничего о нас не подозревает, и от мыслей ее и догадок далеки наши с тобой любопытные взоры.