Менахем Тальми: Из "Яффских рассказов" (8 рассказов)

Пересекли границу, приезжают в лагерь УНИФИЛ. Она говорит: сделайте мне, чтоб я с этим Линквистом осталась наедине в укромном местечке. Пошли к Линквисту, говорят ему: тут какой-то черный офицер с тобой хочет поговорить. Бери джип и езжай, куда он скажет.

Он Ямиму-то в форме не признал, и говорит ребятам: ладно. Если бы мы сейчас не были в Ливане, так я бы подумал, что мы в Уганде. Ну просто Иди тебе Амин собственной персоной.

Садится Ямима в джип, он рядом: куда едем, господин офицер? — Прямо давай, я тебе потом скажу.

Через пару часов возвращается Ямима в джипе.

А где Линквист, спрашивают. А она говорит: отвезите меня обратно в Нагарию, так я вам скажу, где он.

Приехали в Нагарию, каждый получил по карусели, по полной программе. У Ямимы слово — закон.

Парни довольны, говорят друг другу: ну и карусель, с ума сойти!

Да, а где же Линквист, спрашивают.

Она смеется, достает свой мед, а там — только полбанки. Возвращайтесь, говорит, в Ливан, найдите этого сукиного сына, он вам покажет, где мед.

Так его только на следующий день нашли, в каком-то овраге. Привязан к дереву. Совершенно голый. И весь его большой привет — в комарах, мухах и пчелах. Не спрашивайте, что эти звери с ним сделали.

Это что, спрашивают его. Намазала медом, отвечает швед, рыдая от боли. Он упал им на руки, сознание потерял.

Вот с тех пор ее и прозвали Иди Амин. Каждый швед, что приезжает в Израиль, знает эту историю. А тем, кто еще не знает, говорят: ты с ней осторожней, чтоб она на тебя не рассердилась. У нее ведь еще полбанки меда осталось.

(Перевел Марьян Беленький)

Кабачок Абу-Хасана пустовал, лишь присутствие наших ребят за крайним столиком спасало честь заведения. Солнце намеревалось сваливать на Бат-Ям, но пока что держалось в зените и фугачило в полную силу.

— Слышь, открой заднюю дверь, может немного восточного ветра войдет, — сказал Сами владельцу.

— Да где там, — говорит Абу-Хасан, — весь воздух стоит, восточный ветер сачкует.

Но все-таки открыл дверь и припер ее ящиком с пивом. С нашего столика стал виден дворик. Одна старуха, будто на старой поблекшей картине, сидела там с расставленными ногами и проворно толкла в ступе желтую фасоль. Со двора доносился острый запах мочи.

— Пойду вылью пиво, — смеется Сасон. Он встает из-за стола, перегруженного останками бурной трапезы и пустыми бутылками, и направляется во двор. Тут Абу-Хасан его останавливает:

— Слушай, а кто будет за все это платить?

— Да ладно тебе, старик, все будет тип-топ! — хлопает Сасон по плечу владельца заведения.

— За еду я уже молчу, — шепчет ему Абу-Хасан, чтобы Сальмон не услышал, — но тут у вас было пятнадцать раз пива "Амстель", три арака и один виски "Блек энд уайт". Это же всё деньги.

— Ай, брось, старик, что такое в наше время деньги? — смерил Сасон шалманщика порицательным взглядом и удалился во двор. Старуха подвинула ноги, чтоб дать ему пройти в вонючий туалет. Вот он возвращается оттуда, застегивая на ходу штаны, а Абу-Хасан снова за свое: за еду я, мол, не говорю, но выпивка… — Да ладно тебе, — посмеивается Сасон, — все будет о-кей, сегодня ведь день рожденья Мошона.

— Нет, ты скажи Сальмону, — Абу-Хасан вытирает лоб серой салфеткой со стола, — еда ладно, но вот выпивка…

Лысый мужик в майке с рекламой кока-колы — Сальмон — как ни в чем не бывало продолжает трудиться за столом над длиннющей рыбиной — локусом. Его толстые жирные пальцы разбирают колючие плавники рыбы.

— Из всего этого можно соорудить бедуинскую скрипку, — посмеивается он про себя.

А рядом с ним сидит Мошон — худой парень с бакенбардами и аккуратно подстриженными усиками.

Ну, что вам сказать про Мошона? Целый месяц полиция держала его в тюрьме, а он все это время твердил: ничего, мол, не знаю, ничего не слышал, ничего не видел, что вы ко мне пристали? Ну, так в конце концов ихний прокурор сказал: ничего не попишешь, надо выпускать. Тут наш Мошон улыбается широкой улыбкой невесты и говорит ребятам в камере: большой привет, даст Бог, свидимся скоро снаружи. Ну, они его просят: кто говорит — к моей жене сходи, кто — к моему брату. Ладно, говорит Мошон, схожу, только не сегодня. Человек, мол, только из тюрьмы, так он прямо домой идет, окна, двери закрывает и до завтра ничто его не колышет… Все, конечно, улыбаются, входят в положение. Ладно, говорят, чтоб тебе было на здоровье.

Мошон берет у надзирателя свои вещи и направляется прямехонько домой. Господи! Это сладкое слово свобода! Все кругом поет и танцует, солнце жарит вовсю. Жара жуткая. Мошон берет такси. Что такое в такой день сотня лир? Приезжает домой. Что за епт…?