Джеймс Миченер - Источник

Кюллинан решил притвориться и показал руку.

– Пройдут годы, Элиав, и твоя жена сможет, не кривя душой, укорить тебя: «Не стань я твоей женой, то могла бы уехать в Чикаго с настоящим мужчиной!»

– Не сомневаюсь, я это еще услышу, – сказал высокий еврей, и двое мужчин обменялись рукопожатиями.

– Если это в самом деле обручение, – вскричал фотограф-англичанин, – то будем праздновать всю ночь!

Кто-то вскочил в джип и помчался в Акко за бутылками араки; но на Джона Кюллинана песни и танцы наводили уныние, потому что, глядя на Веред и ее мужчину, он знал, что все это веселье по поводу обручения – фальшивка. Более того, он признался и ей и себе, что она нужна ему, и теперь пытался понять, как в дальнейшем сложатся их отношения.

Следующим утром, пока Кюллинан зарисовывал первый из только что найденных предметов, который можно было бы датировать временем до нашей эры, доктору Элиаву позвонили из канцелярии премьер-министра. Ему сообщили, что сегодня днем в аэропорт прибывает Пол Дж. Зодман из Чикаго, и намекнули, что человеку, который столько сделал для становления Государства Израиль, следовало бы оказать все возможное уважение. Через несколько минут и Кюллинан получил телеграмму, сообщающую о прибытии Зодмана, и тут же из Тель-Авива позвонил агент «Объединенного еврейского призыва», чтобы сказать: «Это раскопки Зодмана? Мне нужен директор. Зодман прибывает сегодня днем, и, ради бога, доставьте ему удовольствие». Кюллинан кончил набросок и сообщил в другую комнату:

– Ну, теперь всем нам придется попотеть.

Две машины отъехали от Макора – Табари и Элиав в одной, миссис Бар-Эль и Кюллинан в другой. На таком размещении настоял сам Элиав. Он понимал, что для того, чтобы и дальше раскопки шли с полной отдачей, необходимо полностью устранить напряжение предыдущего вечера.

– И, кроме того, – добавил он, – я считаю, что отнюдь не помешает, если миллионер по прибытии увидит красивую женщину. Пусть он чувствует, что все идет по высшему классу.

– Эта женщина не просто красива, – сказал Кюллинан. – Она прекрасна. – У всех на глазах Веред подарила ему легкий поцелуй, и от напряжения не осталось и следа.

Во время долгого пути в аэропорт Веред сказала:

– Мы довольно много слышали о Зодмане. И все же – что он за человек?

Кюллинан задумался.

– Он втрое умнее того, кем ты его себе представляешь. И втрое глупее.

– Он когда-нибудь был в Израиле?

– Нет.

– Я читала о его вкладах. Пятьдесят тысяч на посадки деревьев. Полмиллиона на школу делового администрирования. А сколько на раскопки? Треть миллиона?

– Он достаточно щедр, как мог бы сказать англичанин.

– Почему он это делает? Тем более, что он тут не бывал.

– Он типичный представитель многих американских евреев. Приходит день, и он говорит: «В Германии я был бы мертв. В Америке у меня семь магазинов. И если не помогу Израилю, то я подонок».

– Чистая благотворительность? – осведомилась Веред. – Но ведь у него нет особой тяги к сотрудничеству с нами.

Кюллинан засмеялся:

– Когда он увидит, как успешно развивается эта страна… ее дороги больницы… он все поймет. А то ему кажется, что он подкармливает несчастных в гетто.

– Как он выглядит?

– А как ты думаешь?

– Сколько ему лет?

– Вот это я тебе могу сказать. Сорок четыре.

– Женат?

– Нет.

– Он унаследовал деньги от отца?

– Ему досталось четыре магазина. Остальное он сделал сам.

– Насколько я понимаю, это крупная личность, – сказала Веред. – Агрессивная, книг никогда не читает, но уважает таких, как ты, профессоров колледжа. Должно быть, он либерал – иначе никогда бы не пригласил католика на эту работу.

– Ты это имела в виду, когда сказала, что никогда не выйдешь замуж за нееврея?

– Конечно. В нашей семье есть история, которая ставит все точки над «i». Когда мы перебрались из России в Германию, моя тетя захотела выйти замуж за арийца.

– Что бы это ни значило…

– В ее случае это значило присутствие светловолосого голубоглазого пруссака с хорошим университетским образованием. В нашей семье начался сущий ад, но рассудительнее всех оказалась бабушка. «Для мужчины вообще трудно быть женатым, но потом мало кто из них испытывают искушение избавиться от жены только потому, что она еврейка. У них будет достаточно и других причин». Отец сказал, что все будут смеяться над словами старой женщины, а тетя рыдала: «С чего вы взяли, что Отто решит расстаться со мной лишь потому, что я еврейка?» И бабушка объяснила: «Может прийти день, когда Германия заставит своих мужчин бросить еврейских жен». Тетя продолжала обливаться слезами, но за Отто так и не вышла. Он женился на другой еврейской девушке, но в 1938 году был вынужден развестись с ней, и бедняжку отправили в концлагерь. Конечно, и моей тете пришлось оказаться в том же лагере. Но она попала туда вместе с мужем.