Олеся Градова - Танец с жизнью. Трактат о простых вещах

— А вас как зовут?

— Бегемот. То есть по имени, конечно, Мотя, Матвей. А все зовут Бегемот.

«Опять что-то булгаковское», — подумала я, радуясь, что не забыла классику после сотрясения мозга. Пыталась размять извилины, припоминая какие-то обстоятельства, связанные с Бегемотом в «Мастере и Маргарите», но почему-то ничего не припоминалось, кроме кота, который исчезал, а улыбка оставалась витать в воздухе. Но это уже, кажется, из другой книжки, и я решила не напрягать ушибленный мозг. Улыбка у него мне показалась тоже какой-то «чеширской». Видимо, это были детские воспоминания из мультиков. Он сидел и откровенно набивал косяк.

— Будешь?

— А что, здесь курят?

— Только в медицинских целях.

Когда фургон открыли люди в белых халатах, мы оба сидели на кушетке и передавали из рук в руки окурок. Халаты были явно не первой свежести, а один забрызган говном. Меня разобрал смех. Почему даже белый халат не может быть по-настоящему белым, когда я в кои-то веки попала в руки столь приятных молодых мужчин, которые пытаются меня уложить на носилки и занести в коридор с кафельными стенами?

— О, да она жить будет! — засмеялся санитар с коричневыми подтеками на полах халата. Именно он пытался отнять у меня косяк, вероятно, собираясь докурить ценную траву.

— Я исключительно в медицинских целях, — цитировала я Бегемота.

— Да-да, у нас тут все такие, в медицинских целях…

Меня клали под какие-то лучи, щелкали затворами, облучали сетчатку глаза, комментировали какие-то снимки, будто разглядывали негативы, на которых я была изображена в неглиже, выражали оптимизм и везли меня на каталке через длинные коридоры, подъемники или лифты, пытаясь определить в палату.

— Ни одной свободной палаты. Здесь травма, я же не могу положить ее к мужчинам, — шелестела девочка-медсестра с челкой-уголком, как у Натальи Орейра. — Можно в коридоре поставить кровать. У нас тут только одна пациентка, она тоже в коридоре, вон, возле туалета, а эту можем положить к окошку, там пока свободно.

— Поехали в нумера! — развязно заявила я. — Согласна на одну палату с мужчинами, только пусть они не храпят и носками не воняют…

Быстро выкатили кровать, поставили ее к окну и отгрузили меня на несвежий матрас. Протестовать не хотелось. Напала некоторая апатия и даже одолел мазохизм. Я буду лежать в коридоре, я не заслуживаю человеческого отношения, я должна пройти через все унижения, они будут ходить мимо и кидать в меня камни. Я хочу лежать в коридоре и страдать.

Я схватила с подоконника газету «Коммерсантъ» и увидела радостно-глупое лицо Грефа на первой полосе. Я умудрилась даже прочитать крупный заголовок, несмотря на то, что буквы немного плыли. «Держитесь подальше от торфяных болот». Я пыталась вспомнить, откуда это украли…

Тщетно пыталась уснуть. Болело всё, но, что самое интересное и странное, — всё было на месте и практически цело. В который раз выхожу сухой из воды. Царапины на костяшках пальцев правой руки — видимо, задела стекло. И немного несвежая блузка… Снимать одежду не хотелось. Я укрылась многоразовым шерстяным одеялом, брезгливо пытаясь отделиться от него накрахмаленной простыней с синими печатями больницы и немного согреться. Почему-то знобило.

В какой-то момент мне показалось, что я почти отключилась и даже стало тепло. Меня разбудили вопли. Старушенция, которая лежала возле туалета, билась о железные прутья спинки кровати и кричала страшным голосом: «Бесы! Бесы!» Она требовала убрать бесов, зажечь свет и разобраться с беспределом, который «происходит в отделениях СОВЕТСКИХ больниц». Она явно выпала из своего времени или, точнее, осталась в «своем».

Захлопали двери, в коридор выползали люди с перевязанными головами, отрезанными ушами, сломанными ногами. Помахивая костылями, они бурно обсуждали инцидент. Мимо неслась та самая Наталья Орейра со шприцем в руке. По скорости ее реакции можно было судить, что она явно готовилась к вторжению бесов.

Я накрылась одеялом с головой, тщетно надеясь, что меня в суматохе упустят из виду. Появление в коридоре бесов я приписала исключительно собственному пришествию. Мания величия начинала прогрессировать. Там, под одеялом, я надеялась переждать штурм. Бабулечка на время успокоилась от инъекции, и когда я высунула нос наружу, травмированные разошлись, а буйная пациентка была тиха, как младенец, который насосался материнского молока, только методично пускала газы.