Ольга Литаврина - Синдром мотылька (сборник)

Венька замолчал и снова поглядел на меня. Я не мог ничего сказать – пока «переваривал» услышанное. И все же его предложение – в который уже раз сегодня! – меня удивило. Он спросил:

– Кир, слушай… Болтать надоело, да и поздно уже. Не хочешь, на сон грядущий, почитать немного из этой общей тетрадки?

Я так уже привык охранять эту бесценную тетрадку, что едва не ответил «нет» – но вовремя спохватился:

– Пожалуй, Венич, и чтоб никто не видел – не слышал. Меня самого в последний раз только Марина Марковна и спасла – меня и ту самую… школьную…

Венич как будто немного расстроился – точно не ожидал моего согласия. Или как раз ожидал всего того, что случилось? Как-то немного скованно мой друг поднялся и объявил, что разговор, для пущей конфиденциальности, переносится в самый дальний корпус.

– Кстати же, именно там и лечилась Лиманова. Ты-то теперь, как гончая, все о ней – добыча!

И впрямь – усталость не ушла, а растворила вату серого дремотного тумана, и вместо нее окружила меня точно свинцовой стеной. Стеной, которая отгораживала от всего лишнего, мелкого, житейского, всего, не связанного с накрепко привязавшей меня паутиной расследования. Тем вечером стена словно «отсекла» от меня и знакомую дорожку между дачных домиков, и нежный вечерний запах поздней настурции, и даже старую скамью и стол под елями, с теми самыми навечно вырезанными буквами…

А когда мы дошли до крайнего домишки, и, не постучавшись, ввалились прямо в прежнюю палату Зары Захарьевны, меня и вовсе полностью оглушило…

Скромные и даже слегка обшарпанные снаружи, домики Центра внутри располагали чистыми, ухоженными и неплохо оснащенными палатами. Конечно, если учесть вклад Центра в «здоровье нации», палаты могли быть и побогаче. На это мое постоянное ехидное замечание Венич всегда спокойно отвечал, что, с медицинской точки зрения, в палатах есть все необходимые средства, даже при самой страшной ломке. А с точки зрения внешнего комфорта – ему, например, лень – по поводу и без – мелькать на телевидении и торчать часами у чиновных кабинетов для того, чтобы «отечественные унитазы заменили на усовершенствованные импортные» – цитата! И вот именно в такой, спасительной для самых запущенных страдальцев, палате… лежал сейчас человек, явно нуждавшийся в самой действенной медицинской помощи!

Сначала, войдя с улицы, я просто ощутил тяжелый кислый запах – крови и блевотины. Войдя, увидел тело, распластанное на кровати. Я повидал, конечно, немало драк, сам не любил уклоняться при случае – но такого не видел давно. Особенно почему-то поразила меня нижняя часть лица лежащего на кровати: голова была слегка запрокинута, и через весь подбородок и шею тянулась страшная рана – как будто умелый мясник отрезал от туши длинные увесистые куски. Сейчас рана уже не кровоточила; но одно то, что ее не смогли забинтовать, видимо, из-за большой площади и глубины проникновения (медики, простите дилетанта!) и что вся кровь от подбородка до груди на наших глазах густела и схватывалась, как страшный кисель, впечатляло и надолго впечаталось в память…

А потом заговорил главный врач, Вениамин Сергеевич:

– Кир, ты не узнаешь этого человечка? А ведь вы виделись буквально вчера, поздравили, так сказать, друг друга с праздником согласия… Это ж Борис Иваныч Лиманов, собственной персоной! Он сейчас отойдет от наркоза – так, ничего серьезного, повынимали мелкие осколки – а я пока изложу тебе причину визита и его просьбу.

Он помолчал, а потом продолжил:

– Я понял, что в тот вечер, когда Лиманов приехал к кому-то с отчетом и сообщил, что до завтра решил оставить тебя в покое, а поутру вы все, дружной компашкой, не исключая даму, двинетесь ко мне в Центр, его доклада не поняли и не приняли. Наоборот, справедливо сочли наглой ложью. Я не понял только, чьей? Твоей, Маришиной или, может, самого Лиманова? Сочли ложью, выдали ему порцию горячих – и погнали прямо ко мне, забирать ту самую тетрадь. И объяснили, что все, что мы видим, – только репетиция, а если искомого не будет, тогда уж они разыграют настоящий спектакль!

Увидев, как я невольно судорожно схватился за карманы, Венич подмигнул:

– Нет-нет, кореш, все не так страшно. Даже из сочувствия к бедственному состоянию господина Лиманова я и не подумал бы тебя тревожить. Но Борис Иваныч предлагает иное: он умоляет всего лишь, чтобы ты – сам! – дочитал ему скандальные записки, до самого конца.

И если там не упомянуты некие сведения и не названы некие имена и псевдонимы – он берется сам убедить в этом своего неведомого шефа, – Вэн пожал плечами, – а я готов ему поверить – ведь на кону его собственная шкура! Времени у нас немного – если до рассвета успеем – вкачу ему промедольчику да отправлю подальше на «долечивание», места он знает. А помереть – до утра не помрет. И вообще – ему не так плохо, как ты думаешь. У меня здесь бывало и хуже – так что я кумекаю – действовать надо, – все равно, пока записи у нас, покоя, видно, мы не дождемся.