Элеонора Корнилова - Выигрыш

Он стал читать газеты. Но не о Хонеккере и Горбачеве, не о воссоединении нации. Коль Ханс сам не писал законы, то и вся политика была не его делом.

Он читал объявления о знакомствах и звонил по указанным номерам. Понял, что так наследил в округе, что вряд ли найдет Новую без помощи всегерманской прессы. Грело соображение, что с открытием границы, может, отыщется богатая западная фрау, с которой можно официально пожениться. Ханс снова ожил, воспрял. Стоя чуть ли не по макушку в бурьяне своего сада, он поддергивал штаны, оглаживал ширинку, охлопывал карманы, – мелкими мужскими движениями рисовался перед терпеливой Урсулой, рассказывая ей о своем новом хобби и ходе поисков.

– Я не могу жить без женщины! Что я должен делать!

– Йа-йа! Конечно! Придет время, придет совет! – неопределенно, широко и снисходительно отвечала Урсула, язвительно глядя в корень и понимая слова соседа в материальном, а отнюдь не в физиологическом смысле, как ему хотелось бы.

Запад откликнулся. Как-то приезжала одна фрау. Не одна, со своей теткой. Ханс бросил взгляд вдоль улицы: видят ли, что к его дому подкатил лимузин?

Гостьи пили его кофе. Смотрели на подсохший кухен. Оглядывали начищенную гостиную. Он впервые оказался перед чужими немцами. Нужно было понравиться будущей партнерше, маленькой, прихрамывающей женщине. Ханс хорошо знал, как это сделать, если б фрау была из того же лагеря и если б все наедине. Рядом, однако, сидела чинная и зоркая тетка. Она-то и вела разговор, и Ханс старался не суетиться. Тетка быстро покончила с чудесной погодой и прекрасной природой, стала расспрашивать о делах и – очень аккуратно – о жизни вообще и в частности.

Ханс терпел незабываемые муки. Лгать важной даме он опасался и все же сильно хвастал, это было заметно. Дама, оглядывая его, розовела и мелко кивала. Не в знак согласия с Хансом, а в знак согласия с собой, будто убеждалась в заранее составленном мнении. Будто Ханс выглядел человеком, но, как и предполагалось, бегал на четвереньках. Гостьи вежливо отказались посмотреть на кроликов. Их последние взгляды были обращены не на Ханса и даже не на дом. Похоже, они сразу вымели из памяти, зачем приезжали. Путешественницы любовались окрестностями и дышали чистым деревенским воздухом.

Любопытствующей Урсуле, видевшей лимузин и ждущей рассказа, он обрисовал гостий одной, зато густой краской, скрывающей разочарование.

– Да они вообще никакие не немцы!

Да, да, важная дама говорила на баварском диалекте. Любопытно, что, сев за руль, она сказала своей спутнице те же самые слова – о Хансе.

Он понял, что в поисках Новой забрался слишком далеко. Этим холодным, расчетливым “весси” нужны только деньги, а не бескорыстные нежные чувства. Он сам съездил по приглашениям. Недалеко, не за границу, а к своим “осси”, поближе. Он любил бывать в гостях. Открыто, добродушно улыбаясь и усаживаясь, он упреждал возможные варианты угощений скромным заявлением:

– Я ем все.

Но когда он съедал все… Когда с видом проголодавшегося оглядывал стол… Когда охотно повторял еще и еще кофе и кухен… Когда досиживал до ужина и снова подметал, что видел… Тогда все понимали, что он действительно ест все. Неукротимый аппетит в сочетании с древним велосипедом так ярко рекомендовали Ханса, что никто не спешил с ответным визитом, чтоб увидеть дом.

Миновал еще год. Его события взволновали мир, но не затронули Ханса. Они просвистели над его головой, будто косяки гусей. Он давно не гадал, куда и зачем гуси летают. В детстве думал, гуси летят осенью в тепло, на юг. Потом приметил: они летают и в декабре, и в январе, и в марте. И все будто летят к какой-то их гусиной цели, а сами все в разные стороны: одна стая на север, другая ей навстречу, а третья поперек всех. И днем, и ночью, и все га-га, га-га-га… Точно как всякие политические новости: шум, свист – и ничего не понятно. Жалованье у политиков хорошее, вот и отрабатывают. Га-га!

Урсула, уставшая бороться с ползучими захватчиками, осаждающими ее примерную территорию со стороны сада Ханса, стала, крадучись в потемках, поливать подзаборную землю границы неэкологичной жидкостью.

Ханс с головой погрузился в игры и лотереи, множество которых развелось после объединения страны. Он получал яркие конверты с предложениями и обещаниями даже из далекой Канады. Это было приятно: о нем знают за океаном! Как первые бумажные талеры, они взывали к доверию подписями. И – даже портретами устроителей игр. И даже на конвертах, наискось, были напечатаны крупные буквы: ДОВЕРИЕ! Ханс ставил крестики, что, конечно, согласен участвовать, чтобы выиграть сто тысяч или миллион! Смешной вопрос! Нужно-то всего пять марок!