Розамунда Пилчер - Сентябрь

— Арчи, но ведь нельзя же…

Изабел не договорила, подняла голову. В коридоре за дверью послышались приближающиеся шаги.

— Мама! — тихо позвал голос Люсиллы.

— Мы тут, в кабинете.

Дверь приотворилась.

— Можно войти? Я не помешала?

— Конечно, нет, дорогая. Входи.

Люсилла вошла и закрыла за собою дверь. Глаза у нее были заплаканы, но сухи. Арчи протянул руку дочери. Она наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Все это ужасно, — вздохнула она. Присев на край стола, она посмотрела в глаза родителям. — Я должна вам кое-что сказать. Очень печальное. Но вы так уж не убивайтесь…

— О Пандоре?

— Да. Я узнала, почему она это сделала.

Они выжидающе смотрели на дочь.

— Дело в том, что… у нее был рак в последней стадии.

Она произнесла это тихо, но спокойно и твердо. Изабел увидела в нежном юном лице дочери знак большой внутренней силы и поняла, что ее девятнадцатилетняя девочка вдруг, в одночасье, повзрослела. Люсилла больше не ребенок. И никогда уже не будет прежней маминой дочуркой.

— Рак?

— Да.

— Откуда ты знаешь?

— В тот день, когда мы с Джеффом приехали к ней на Майорку, у нее в доме находился человек по имени Карлос Макайя. Я тебе рассказывала, па. Такой привлекательный мужчина, мы с Джеффом решили, что он ее любовник. Но мы ошиблись. Он был не любовник, а врач. Теперь Джефф о нем вспомнил и предложил позвонить, вдруг он что-то знает, чего не знаем мы. Мы нашли его телефон у нее в записной книжке, оттуда и вычитали, что он врач, а не просто знакомый. Ну, и позвонили по международному телефону на Майорку и поговорили с ним. Он нам все объяснил.

— Он ее наблюдал?

— Да. Хотя имел возможность убедиться, что это задача трудная и неблагодарная. Он заподозрил неладное, когда увидел, что она страшно худеет, однако ему стоило большого труда уговорить ее пройти обследование. И даже тогда она отказывалась глядеть правде в глаза, откладывала, не являлась на прием. Когда же он, наконец, затащил ее к себе в клинику, было уже поздно, болезнь успела зайти слишком далеко. В одной груди он обнаружил карциному. Взял шприцем ткань на биопсию и послал в центральную лабораторию в Пальма-ди-Майорка. Анализ показал, что клетки злокачественные. И вполне могли уже распространиться на другие места. Он приехал к Пандоре и сообщил, что ей придется лечь на операцию, удалить грудь, а потом еще провести курс химиотерапии. Вот о чем у них был разговор в день нашего приезда. Но она решительно отказалась. Сказала, что ни за что не даст себя оперировать, да еще потом подвергать химио- и радиотерапии. Он не мог ей обещать радикального исцеления, болезнь, видно, была слишком запущена… но сказал, что если пустить все на самотек, то жить ей осталось недолго.

— У нее были боли?

— Она принимала лекарства. Очень сильные наркотики. Оттого-то постоянно испытывала слабость, сонливость. По-видимому, особенно она пока не страдала, но, конечно, со временем ей бы становилось все хуже.

— Рак, — повторил Арчи зловещее слово, и оно прозвучало погребальным звоном. Конец, черта под колонкой цифр. — А я и не знал, мне и в голову не приходило. Как мы не догадались? От нее же только тень осталась. Могли бы, кажется, понять…

— Ну что ты, папа…

— Почему же она нам не сказала?.. Мы бы помогли…

— Нет, па, помочь было нельзя. И она бы никогда не сказала. Разве ты не понял, что она ни за что не хотела, чтобы вы с мамой узнали. Ей хотелось просто вернуться в Крой, и чтобы здесь все было в точности, как прежде. Сентябрь. Праздники. Поездки в Релкирк по магазинам, гости, приезды-отъезды, полон дом народу. И никакой грусти, никаких разговоров о смерти. Это все она от вас и получила. Бал у Верены дал ей превосходный повод для того, чтобы одной возвратиться домой и выполнить то, что у нее, я думаю, с самого начала было задумано.

— А ее врач знал об этом?

— Точно-то, конечно, нет. Но он сказал, что ни в коем случае не позволил бы ей отправиться в путешествие через Испанию и Францию, если бы не подвернулись мы с Джеффом.

— Значит, он все-таки догадывался, что у нее на уме?

— Не знаю. Язык не повернулся спросить. Очень может быть, что да. Он ее хорошо знал. И, по-моему, очень хорошо к ней относился.

Арчи проговорил:

— Как же он мог отпустить ее?

— Не надо винить Карлоса, па. Он сделал все возможное, чтобы уговорить ее лечь на операцию, не упустить тот единственный, пусть и маленький, шанс. Она была совершенно непреклонна.

— И приехала домой умирать?